Осенний разговор

Потрескивал ледок,

поблескивал репейник.

Мне шел осьмой годок,

я был большой затейник.

С седьмого этажа

крючком я не однажды

выуживал, дрожа,

береты честных граждан.

Как в лужи мы карбид

им под ноги роняли!

«Догоним – будешь бит».

Так ведь не догоняли.

Сменялись короли,

и выбивались стекла,

а годы… годы шли,

и детство блёкло, блёкло.

И вот, очнувшись вдруг,

осознаешь с испугом:

всё так же тесен круг,

но ты уже за кругом.

Трещит себе ледок,

блестит себе репейник…

Сынку осьмой годой,

большой растет затейник.

«С асфальта как с гуся вода…»

Как легко быть счастливым… всего-то и надо,

чтоб сосулька – бабах! – оторвалась от портика,

чтобы вспомнилось слово «хламидомонада»,

и еще лист бумаги – набрасывать чертиков.

Как легко быть счастливым… всего-то и надо,

чтоб старушка старушке сказала «Ты поняла?»,

чтоб сосед за стеной хохотал до упаду,

чтоб ворона кого-то опять проворонила.

Ах, легко быть счастливым… всего-то и надо,

что сгореть чудотворною свечкою заживо.

И – земли пятачок, отделенный оградой

от бескрайней земли, по которой ты хаживал.

«С асфальта как с гуся вода…»

С асфальта как с гуся вода,

в потёках стена.

Ну вот и весна, господа!

Ну вот и весна!

Не будет, поверьте, мадам,

большого греха,

Верни вы сейчас соболям

собольи меха.

За вами, смотрите, как встарь,

юнцы косяком.

Давай, гимназисточка, шпарь

теперь босиком!

Какая же, право, теплынь,

вот это апрель!

Пьянящая эта полынь,

и эта капель…

И шумен опять Разгуляй:

зонты, котелки…

Держи, брат, целковый «на чай».

А ну, рысаки!

Ах, этот серебряный бег!

Какая езда!

На месяц? На годы? На век?

Да нет, навсегда.

«Свиданье с вечностью, от двух до четырех…»

Свиданье с вечностью, от двух до четырех,

в заветном уголке Серебряного бора,

когда отшелестят на дачах разговоры

и отзвенит в ушах дневной переполох.

С природой выдохнуть и сделать новый вдох,

и с легкостью, как тень, шагнув через заборы,

незримо набежать на этот вечный город,

где вечен и ты сам пребудешь, дай то бог.

«Не дай то бог!» – кричу. Напрасно, мир оглох,

и эхо слов моих ушло в земные поры.

Так, значит, навсегда, согласно приговору?

Как сосны, и трава, и плеск воды, и мох?

Но, к счастью, мрак ночной вдруг, точно струп, отсох,

и выявилось все, от фауны до флоры,

и это был конец чистейшего мажора,

спугнувший всех ворон, откормленных дурех.

Фельдъегерская элегия Александру Сергеевичу

Пушкин родился в первопрестольной Москве и скончался в северной нашей столице, каковой жизненный путь его собственной рукою описан в заметках «Путешествие из Москвы в Петербург».

«Русские ведомости» за 1847 год