Осенний светлый день

Он ударил еще несколько раз, до пота, до усталости, когда обязательно требуется хоть короткий передых, но все с тем же результатом: одна-две шишки на удар. Такая работа теряла смысл. Иван собрал полтора десятка шишек и, когда сложил их все вместе на вытоптанный снег, невольно залюбовался: все шишки крупные, полновесные, не попорченные ни кедровкой, ни бурундуком. Он взял одну самую крупную, ободрал желтую «копейку», прикрывающую зерна, и выколопнул орешину. Расколол зубами скорлупку, она раскололась с легким сухим треском — просохли орехи, и услышал, как в чистейшем горном воздухе, где все запахи снова обрели для горожанина силу, малой капелькой разлился смолистый аромат кедрового ореха.

Кедровый орех, перезимовавший на родном дереве, во многом отличается от осеннего. Тот, чтобы сохранить его на долгое время, необходимо медленно прогреть на особых, выстроенных в тайге печах, прокалить, выгнать из него влагу. И такой орех в сухом деревянном амбаре, засыпанный в мешки или ящики, может храниться годами. Но орех, просушенный за долгую зиму морозами, ветрами и солнцем, не требует никакой обработки, и он редкостного аромата и вкуса. Сибиряки умеют такой орех на рынке отличить по внешнему виду. И те же сибиряки никогда не покупают кедровые орехи в магазине, особенно если орехи расфасованы в тару века — целлофан, где они мертвеют, покрываются сине-зеленой плесенью и быстро становятся ядовито-горькими. И непонятно сибиряку: чьей это волей, волей какого умника, редкостный продукт, таежный урожай, собранный нелегким трудом, вынесенный на людских плечах к табору, просушенный, сбереженный от дождей, гибнет возле магазинного прилавка, где ему уже ничего, кроме человеческой глупости и равнодушия, не могло угрожать.

Из зимовья вылез Глеб Белых. Он минуту постоял за углом, потом выбрался на открытое место, помахал руками, имитируя утреннюю зарядку. Увидел Ивана и бодро прокричал:

— Я думал, дятел долбит, а это ты трудишься. Слышь, Иван, ты кедр этот так и не обил, все шишки на месте. Долбани-ка еще разок.

— Бесполезно, не идет шишка. Сидит как приваренная.

— Да брось ты, — голос Глеба полон оптимизма, — сейчас вместе долбанем, и не только шишки, ветки обломятся.

Глеб нырнул в лаз зимовья и тотчас появился обратно, но уже в шапке и телогрейке. Он шел по тропе легкой, чуть прыгающей походкой, улыбался и азартно потирал руки.

Глеб мужик сильный, тренированный, играючи принял колот, примерился, ударил крепко и жестко. Резкий звук отскочил от дерева и покатился во все стороны по заснеженным хребтам. И ответный звук, ослабленный расстоянием, принесло далекое эхо. Шишек на этот раз свалилось побольше, почти десяток, но Глеба это не устроило, и он удивленно сказал:

— Чего это?.. А ну-ка берись.

Иван ухватился за колот, и они вместе, разом, с глухим выкриком вытолкнув туго сжатый воздух из легких, спружинили ногами и вложили всю свою силу в удар. Крякнуло, ухнуло дерево, и эхо вернулось резкое, будто кто выстрелил в хребтах, но и на этот раз в ветвях кедра лишь коротко шумнуло, и в снегу обозначилось не больше десятка новых пробоин.

— Задача. — Глеб помял начавший зарастать белой щетиной подбородок. Он отошел по снежной траншее подальше, так, чтобы было видно вершину дерева, и расстроенно прокричал: — Сидят шишки, как будто бы ни одной не упало. Сидят как приваренные. Ничего я не пойму.

Глеб постоял еще минуту, махнул рукой и ушел в зимовье.

Странное дело, но Иван не очень-то и расстроился: как-никак, а ведро добрых шишек есть. Вынужденное безделье за последние дни измотало душу, а тут хоть плохая, но работа началась. Хоть маленький шаг, но вперед. Если так и дальше пойдет, то он сегодня сможет наколотить ведра четыре, а то и пять шишек, а это уже ведро, или почти, чистого ореха. И Иван тут же попенял на себя: чего ради он пролеживал бока! Ведь мог же хоть бы вот так работать каждый день. Вполне мог.

Иван мысленно прикинул, к каким деревьям он будет торить тропы; могутные кедры он решил оставить в покое и заняться главным образом тонкомерами, которые хоть и не столь богаты, но пробить их будет гораздо проще. Иван вздохнул и сделал первый коротенький шаг по снежной целине. После отдыха снег показался ему еще плотнее, еще неодолимее, но он знал, что не надо поддаваться этому чувству, иначе воля будет парализована, а нужно все это принимать как должное и, главное, хоть через силу, но шевелиться, работать. Чего-чего, а снегу он за эту поездку повидал.

7

Сейчас, оглядываясь назад, Иван вряд ли бы согласился, да и нашел бы в себе силы, повторить весь снежный путь, со всеми его подробностями, который привел их сюда, на вершину хребта Харамурэн.

Непроста была эта дорога…