Читаем Осенним днем в парке полностью

— А рукава какие? Длинные?

Учительница демонстративно молчит. И тут снова подает свой голос телефон.

Лариса берет трубку.

— Девушка, девушка, у меня Москва заказана, очень вас прошу. Да, да! Бабуля, ты? Это Лариса. Бабуля, как твое здоровье? Я на днях буду проезжать, я заеду! Бабуля!.. — Она воркует, ластится к бабушке, как маленькая девочка. И потом горделиво рассказывает, какая у нее боевая бабушка, была много лет председателем колхоза, теперь, состарившись, переехала к младшему сыну, а сын на дипломатической работе, он с семьей за границей, и бабушка совсем одна…

Тут Лариса спохватывается, что пора идти. У нее снова скучающее лицо: всем своим видом Лариса показывает, как трудно ей снисходить до этой смешной Галки с ее солдатом. Она поправляет вязаную шапочку перед зеркалом и уходит. Только говорит нам:

— Терпеть не могу ездить в командировки. Скучно. Хотя однажды мне повезло, подписалась на Паустовского, мне высылают наложенным платежом. У нас в Ленинграде разве подпишешься?

Учительница снова включает радио, но в концертном зале, видимо, объявлен антракт, как раз стихает лавина аплодисментов.

— Когда я жила в деревне, мне районный центр казался большим городом, теперь я переехала в район, увидела, что все равно глушь. Сюда приедешь — тут и театры и музей, а уж Москва или Ленинград — об этом только мечтать можно!..

Что-то она размякла сегодня, моя соседка. Обычно она не участвует в нашей болтовне, отмалчивается, роется в своем портфельчике, сверяется со своим списком, что еще надо сделать. Там у нее перечень книг, нот для пения, пластинок, учебных пособий, которые надо достать. А сегодня, я это точно ощущаю, хочет пооткровенничать. Я помогаю, как умею: спрашиваю, расспрашиваю.

Она ведет русский язык и литературу. Счастлива ли она? Пожалуй, да, счастлива. Точнее, удовлетворена. Конечно, бывают минуты упадка, почти отчаяния: это когда в личном разговоре с ребятами копнешь поглубже и вдруг покажется, что семена, так щедро посеянные тобой, не проросли, лежат где-то на поверхности.

— Тут ведь нужно терпение и терпение, — поясняет она. — И нельзя торопиться с выводами… Зато бывают минуты, когда ощущаешь, что живешь не зря…

Раз в год, а то и дважды она возит своих ребят в путешествия.

— А средства?

— Ох, тут помогают все — и родители, и шефы, и ребята зарабатывают… Едем в бесплацкартных вагонах, считаем, как крохоборы, каждую копейку… ночуем в школах, списываемся заранее…

Учительница оживляется, смеется, вспоминает, как всю ночь в качающемся вагоне по дороге в Болдино читали пушкинские стихи. А в Москве, в Третьяковке…

— Я ведь, знаете, по совести вам скажу, много лет никак не могла уйти от передвижников. А они, мои дети, все новое восприняли сразу как естественное… Это меня поразило. Я не люблю громких фраз, не терплю. А тут, может, самая прекрасная минута была в моей жизни… Наш самый отпетый мальчик, в каждом классе бывает такой балагур, что всем мешает… Родительский комитет даже был против, чтобы он ехал, и я немножко побаивалась, что наплачусь с ним… И вдруг я вижу, как он весь побелел и прислонился к стене — так был ошеломлен тем, что увидел… Знаете, такая минута дорогого стоит!.. — Она разгорелась, глаза заблестели. Подсела ближе ко мне, оживилась. Даже руку положила мне на колено. — Конечно, поездки — это праздник, но до них ведь целая зима труда: долбежки, повторения, одно и то же, одно и то же. Выходишь иногда из школы с такой головной болью, что свет не мил… Конечно, вспоминать наши поездки легко, но это ведь ужас, когда едешь с ребятами: пересадки ночью, билеты, автобусы. В райком партии обращаешься, к начальнику станции, даже в милицию. Ну, что правда, то правда: нам всегда помогают. Трясешься ночью в вагоне и думаешь про учеников: хоть кусочек красоты в их душах должен остаться, правда?

Мы снова послушали музыку. И снова учительница потосковала, что не попала в концертный зал, — совсем другое дело слушать музыку там, видеть руки пианиста, ощущать, что рядом сидят и слушают другие. По радио, пластинки — это все не то. Но даже по радио ей не удалось дослушать. Пришла Марина Алексеевна, чтобы оставить пальто, вымыть руки, поправить волосы перед ужином.

— И как это можно? — Она не смогла не поделиться с нами. — Начальник строительства, с виду положительный, солидный человек, анкета прекрасная, а такие допустил безобразия… Буквально для «Крокодила» материал. Мы говорим бухгалтеру: «Дуся, вы едете с нами в Москву, везете всю документацию, он ведь вас запутает в свои злоупотребления…» А муж ее — как приехали вместе, так и сидит, дурак, около нее в конторе: «Нет, нет, ни в какую, я не могу ее отпустить одну!..» И смех и грех! Я говорю: ладно, возьму к себе твою Дусю, под свое крыло, у меня квартира позволяет… — И вдруг всплеснула руками: — Неужели кончится мое приволье?.. Вот могу пригласить к себе человека, не боясь скандалов…

Я сказала:

— Может, ваш муж исправился, понял, что жить так, как он, нельзя…

— Не верю я в его исправление…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза