Ощепков

У разведотдела штаба округа опять возникли вопросы о финансовом положении резидентуры в Токио. Несмотря на неполноту и задержки финансирования, Ощепков продолжал работать, и теперь уже это вызывало подозрения у своих. Сначала ему приказали уволиться из той самой немецкой кинофирмы «Вести», благодаря которой он перебрался в Токио: работа мешала разведке. Ощепков приказ выполнил, хотя дважды поставил себя в глупое положение. Ему пришлось заново искать кусок хлеба, и он скомпрометировал себя перед Клейе, который устроил его в компанию. К тому же сэкономленное время пришлось потратить не на разведку, а на адвоката, так как Хабаровск приказал подать в суд на кинофирму Алексеева, обманувшего Ощепкова в начале 1925 года с предоставлением эксклюзивных прав на свои премьеры[243]. Но на адвокатов потребовались дополнительные средства, которых штаб, конечно, не выделил. Ощепков был в отчаянии.

8 февраля 1926 года Василий Сергеевич отправляет шифровку на родину. Адресат ее неизвестен, но «на подозрении» находятся два человека: старый друг Трофим Юркевич и давно пропавший из нашего повествования Трофим Попилев. Проблема в отчестве. Ощепков обращается к своему корреспонденту «дорогой Трофим Семенович». Юркевич — Степанович. Отчество Попилева неизвестно. Но тон и содержание этого действительно отчаянного послания показывают, что в любом случае адресовано оно было старому другу, и не просто другу, а другу, знающему, где и чем занимается его автор, и читающему по-японски:

«Здравствуй, дорогой Трофим Семенович.

Ты меня поразил своим письмом. Из письма я вижу, или ты меня не понял, или ты всерьез принял мои назойливые телеграммы и письма. Письма и телеграммы, хотя и шли в твой адрес, но фактически содержание их относится по адресу тов. Михайловского. Тебе известно, зачем я сижу здесь и как плохо чувствовать себя без денег. Так как я непосредственно не могу телеграфировать Михайловскому, то вся корреспонденция идет в твой адрес. Михайловского я в письмах называю Анна Ивановна, из твоего письма вижу, что ты немного меня не понял.

Теперь что касается моего киноимущества. Действительно ты можешь что-нибудь сделать или ты пишешь потому, что надо писать так? Все журналы адресованы лично тебе. Слово “ликвидация” означает то, что, когда человек остается без средств и долгое время не получает то, что ему следует, так он ликвидируется, т. е. заканчивает ведение работы, к которой я и хотел бы приступить, если бы Митрич не выручил вовремя. Ты лично мне ничего не должен и ради меня себя не закладывай, т. к. я еще смогу прокормить и себя, и других, если вопрос коснется тяжелого положения.

В общем, иногда не забывай, пиши только по-приятельски…

Привет от всех и всем.

Ощепков»[244].

Через месяц после отправки этого письма в Токио приехал Бабичев. Проверяющий констатировал, что Ощепков ведет свою, независимую от Центра, политику в отношении работы резидентуры, не выполняет приказы разведотдела (относительно сотрудничества с социалистами, шантажа Чепчина, судебной тяжбы с «Алексеевым и К⁰»), все время требует денег (киноаппарат Ощепков вынужден был купить за свои средства), и вообще он какой-то подозрительный. Дальнейшее развитие событий не сулило ничего хорошего: в инструкциях Бабичева, о котором позже напишут: «…японского языка не знал, опыта зарубежной работы не имел, нуждался в постоянном руководстве»[245], содержались задания, которые поставили Ощепкова в тупик. Теперь он должен был выяснить и передать в Союз организационную структуру и вооружение всей японской армии от отделения до армейских объединений. Естественно, получив это задание, Василий Сергеевич сразу должен был подумать об Абэ, но разведотдел не доверял этому агенту и специально оговорил: если Чепчин «не может достать ничего ценного», надо найти другого агента. Кроме того, в связи с усилением интереса японцев к Маньчжурии, Ощепкову приказали «создать сотрудника (курсив мой. — А. К.) в министерстве иностранных дел Японии и направить всю работу на выяснение политики японцев в Китае».