Ошибись, милуя

— Вот-вот, они самые, — снова оживился Сабанов и зашептал, давясь смехом: — Они, Огородов, те же цыгане. Ведь чем жив цыган, хотя отродясь не сеет и не пашет? Спайкой, Огородов. Леший, говорят, повязал их одной пуповиной. Именно в этом залог их выживаемости. А подумай, за счет кого в основном кормятся они? За счет темных необразованных русских людей. Цыганские уловки, ложь, кривда и, наконец, сама спайка не страшны культурному обществу и погибельны для подавленного народа. Ты погляди, к кому чаще всего вяжутся цыгане? Да к темному мужику и его бабе.

— Верно, Павел Митрофаныч. Очень верно. Видит бог, не хотел я говорить вам о своих думах, да вынудили вы. Вы мне верьте, ни в какой партии я не состою, потому как обо всем хочу думать по-своему. Если и ошибусь, винить никого не стану. Но когда речь заходит о темной мужицкой доле, я вспоминаю молодого парня, каких у нас называют ранними. Я его слова запомнил на всю жизнь — уж очень они приложимы к нам, мужикам: «Добьется крестьянин земли и воли только с помощью городских рабочих». А и в самом деле, ну где ж ему, мужику-сердяге, осилить эту стаю оголтелых.

— Против такого союза, Семен Огородов, я не спорю, потому что не имею привычки делить людей на рабочих и крестьян. Для меня все они — один легион трудящихся. Да и в век техники и культуры свободная личность крестьянина сама по себе просто немыслима. Ведь свободен и счастлив человек только тогда, когда вокруг него свободны и счастливы все.

Сабанов не досказал своей мысли, потому что в коридоре раздались железные шаги и резко звякнула заслонка глазка на дверях:

— В карцер желаете, господа?

Заслонка упала, и шаги удалились. Камера погрузилась в тишину.

По какой-то случайности Огородов и Сабанов несколько недель в камере оставались вдвоем и могли часами вести неторопливую беседу. Сабанов с назиданием учителя все глубже и глубже внедрял в сознание Огородова мечту о благостном и свободном труде на собственной десятине, которая обогатит и поставит мужика вровень с другими сословиями. О чудесах своего клочка земли Огородов много наслушался и до Сабанова, однако Сабанов первый заронил в его душу живучую мысль о том, что только через вечное право на землю произойдет духовное раскрепощение народа, который, обретая зоркое достоинство, перестанет поклоняться лжепророкам, и все захребетники осыплются с его распрямленных плеч.

Но особой тоской и озабоченностью занялось сердце Огородова, когда он, расставшись с Сабановым и вспоминая свои беседы с ним, вдруг осознал, что не сама земельная собственность, не сам труд на ней и, наконец, не одно сытое житье должны вести человека по жизни, а понимание всеми людьми, от дитяти до старца, своего долга — быть личностью. «Ведь что-то уже сделано на этом пути, — думал Огородов. — Пусть немного, пусть непрочно, но каждый должен помнить о своей главной заповеди, с какою родился на белый свет. Вот простой и наглядный пример. Сколько бы птицу ни держали в клетке, она все время живет своим призванием и не дает себе ни минуты покоя. А смирись-ка она с неволей хоть на час, сложи свои крылья хоть на день, и ей уже не нужна будет свобода. Человеку не грешно и позавидовать могучему инстинкту птицы, которая не только знает, что ей делать перед открытой клеткой, но, может, и делает самое верное, самое необходимое — устремляется к небу. Думать и искать, думать и искать», — часто твердил себе Огородов и радовался, сколько мог, своим беспокойным мыслям.

Однажды после обеда в камеру к Огородову и Сабанову привели еще двоих. Это были молодые, веселые, вероятно, из мастеровых, которые хохотали друг над другом, как оболванил их ножницами хмельной тюремный цирюльник. А остригли их и в самом деле скверно: нахватом, с клочьями и рубцами по всей голове. Вместе с ними смеялись и Сабанов и Огородов.

XXVIII

Дело, по которому был привлечен Огородов, созрело для передачи в судебное разбирательство, так как время подтвердило выводы следствия: изолировали подозреваемых, и динамит венской марки ни разу не встречался у террористов.

В руки жандармерии в тот лихой период попало множество самодельных взрывных снарядов, которые были начинены и гремучей смесью, и пороховыми составами, и даже динамитом, но не из той, венской, партии.

И вдруг петербургские газеты напечатали громкую новость.