Я лежала, уткнувшись носом ему в подмышку, вяло смотрела на свою руку, по-хозяйски перекинутую через влажное от испарины совершенное мужское тело, ошеломленная тем, что произошло. Бояринцев молчал, и я не знала, что сказать. В голове было тихо и совершенно пусто. Тело выплывало из сладкого дурмана, действительность подступала со всех сторон вместе с вопросами, которые мне совершенно не нравились. Первый раз еще можно было списать на досадную ошибку, вполне простительную, но то, что сейчас было…Нет, я не жалею ни об одной секунде, ни об одном миге, но… Как теперь жить? И что теперь делать со всем этим?
– И что теперь будет? – наконец спросила я, замерев в ожидании.
– Все будет хорошо.
Все будет хорошо…
Больше всего на свете мне хотелось в это верить. Что именно будет хорошо? И главное – как? Мы будем встречаться тайком? А что – очень удобно. Мы ведь живем в одном доме.
Почему-то от этой мысли стало тошно.
А Бояринцев ничего больше не говорил. Словно сказанного было достаточно – все будет хорошо.
– Не будет… – услышала я свой собственный голос будто со стороны.
Можно было бы перечислить все, из-за чего хорошо не будет. Скандал, который ожидает всех нас, если что-то вылезет наружу. Его карьера, его контракт, который накроется известно чем. А еще – моя семья, которую неизбежно зацепит этот скандал. Но говорить об этом не было смысла. Он знал все не хуже меня. А может, и лучше.
– Нам нельзя, – сказала я уже вполне осознанно, медленно и неохотно убирая руку с широкой груди.
– И кто бы мог нам запретить? – Он притянул меня к себе, хотя мы и так были ближе некуда.
Я ответила не сразу. Горечь от неизбежности грядущей потери плескалась внутри, грозя затопить, захлестнуть с головой в любую секунду. Нет, не сейчас, пожалуйста. Хотелось хоть ненадолго продлить это мгновение – вместе. Впитать его в себя. Надышаться. Прижаться. Еще немного. Одну крохотную секундочку…
И все-таки я нашла в себе силы сказать:
– Я. Я могу. Отпустите меня. Пожалуйста…
Он развернул меня к себе лицом и всмотрелся в мои глаза странным ищущим взглядом.
– Ты этого хочешь? – очень серьезно спросил он.
Господи, ну конечно же, нет! Как я могу этого хотеть? Но я выдержала этот взгляд и твердо ответила:
– Да.
Глава 20
Дни катились один за другим, бесцветные, тусклые, безрадостные, словно кто-то щедро плеснул серой краски, убавив яркость до минимума. Солнечные нисколько не отличались от пасмурных и дождливых. Нисколечко. Скучные серые дни, наполненные обычными рутинными делами.
После того злополучного вечера я Бояринцева больше не видела: ни его самого, ни его машины возле нашего дома. Возвращалась из университета и всякий раз, подъезжая к стоянке, задерживала дыхание. Сердце замирало: не мелькнет ли среди листвы и аккуратно подрезанных кустов крыло автомобиля цвета мокрого асфальта.
– А что, Тимур Александрович переехал? – спросила я как-то Игоря, стараясь, чтобы это прозвучало равнодушно.
Вполне разумная версия. Этот дом у Бояринцева не единственный, куда-то же завезли все мои чемоданы в день свадьбы. И то, что после случившегося он предпочел туда переехать, чтобы мы не сталкивались, казалось мне естественным.
– Да нет. – Игорь наливал себе кофе. – Умотал по делам в какие-то жуткие заграницы. Велел вести себя тихо и не давать поводов для сплетен. Разве он тебе не сказал?
– Нет. Мне он ничего не сказал, – спокойно ответила я.
В груди привычно кольнуло, резко и остро, словно Бояринцев-старший, покинув дом, унес с собой мое сердце. И как теперь жить без этого чертова органа? Да, я поступила правильно. И каждый день повторяла себе это несколько раз. Вот только легче от этого не становилось. Ни капли.
Одно радовало: после того как отец уехал, сын вел себя совершенно безупречно. Никакого алкоголя, никаких залетных барышень. Куда чаще я видела его с телефоном в руках, обсуждающим акции и котировки. Хотя нет, еще чаще я его вообще не видела.
Игорь где-то пропадал целыми днями. Да, откровенно говоря, и сама я появлялась в этом доме редко. У меня началась сессия, и практически все время я уделяла учебе. Только о ней и думала.
Нет, вру, мысли были не только об учебе.