Ошибка биолога

Лефевр стал внимательно читать статьи по воздухоплаванию. «При упорном желании человек может в полтора месяца выучиться летать на аэроплане».

Отчего бы ему не попробовать? Завоевание воздуха, слава, телеграммы по всему свету…

III

— Этот летающий художник, черт его знает, когда сидит в нашей компании, мне все кажется, что он над нами смеется.

— Смелый авиатор! Взял уже три приза!

— Все это прекрасно! Но не льнет к нему душа. Иной раз хочешь протянуть стакан и чокнуться с ним, а поглядишь на эту надутую физиономию и рука опустится.

— Дружит только с Виньолем.

— Вот человек! Кажется, уж ему-то есть, чем гордиться. Сделал невозможное. Помните этот полет над Парижем? Ведь измени машина, — опуститься негде. Верная гибель. А смотрите, какой товарищ! Знает каждого по имени, помнит все, что ему говорили. И чуть что, первый поможет. Шарль Дюмон выдумал особый биплан. Фирма отказалась строить за собственный риск. Виньоль дал денег, а фирма после трех удачных полетов купила машину у Дюмона, и он расплатился. У Виньоля особое чутье на авиаторов. Пришел к ному молодой английский баронет, сильный, мускулистый: «Вы никогда не будете летать, я не возьму вас в ученики». Старому же маркизу сказал: «В час добрый, хотя у вас на часах бурбонская лилия, но я берусь вас обучить скорее многих молодых». И что же? Баронет пошел в школу братьев Вуазен и через неделю сбежал, а маркиз недавно поднялся на 700 метров и летает удивительно красиво. Какие повороты!

— Вероятно, Виньоль провидит что-нибудь и в Лефевре.

— Вероятно! Но я его терпеть не могу!

— Не влюбился ли ты в Сюзетту?

— Ну вот, выдумки! Однако, прямо скажу: мне жаль милую девушку. Жить с таким типом! Бррр! Ведь это факельщик из похоронного бюро, а влюблен в себя до поклонения.

В кружке авиаторов Лефевра так же не любили, как и среди художников.

Успех был несомненный. Три приза дали изрядные средства. Газеты печатали восторженные отзывы. Имя Лефевра стало известно за океаном. Какой-то русский генерал приехал специально с ним познакомиться, все жал ему руку и повторял без конца:

— Нам, русским, нужны такие люди! Поезжайте в Россию!

Сюзетта поклонялась ему, как Богу, и в ее ласках сквозила робость перед высшим существом, летающим, как птица, не во сне, а наяву, на глазах огромной толпы.

Но все это было не то. Горький осадок прежних неудач слишком разъел душу и средний успех не мог быть целительным бальзамом.

И опять, как и во время художественного замысла, Лефевр создавал в воображении чудовищные образы невозможных полетов и рвался изо всех сил сразу стать на голову выше всех.

А воздухоплавание стало уже ремеслом и много авиаторов спокойно относятся к славе других, довольствуясь средним успехом. Все то же самое, что и в художественной среде. Только люди эти здоровее, мускулистее, самоуверенней.

В одном Виньоле находил Лефевр отзвук своим мечтам. Но этот безумно смелый авиатор был человек железный, никогда не волнующийся, твердо идущий к цели и в самом риске не теряющий холодного расчета. Безумным Виньоль казался только другим, а в действительности он много работал, строго обдумывал каждый шаг и бил почти наверняка. Он понимал хорошо Лефевра.

— Вы — ракета! Взлетите, рассыплетесь разноцветными огнями и погибнете. Берегитесь! Больше всего берегитесь самого себя!

Лефевр мечтал о развитии остроты движения аэроплана. Плохо зная механику, он думал лишь о том, чтобы поставить на свою машину более сильный двигатель и попробовать достичь огромных высот.

Фирма исполнила его заказ, но механик только качал головою.

— Аэроплан не выдержит двигателя в 50 сил!

— Ставьте, не рассуждайте!

Наступал день полета. Собрались авиаторы, публика; впереди стояла Сюзетта, бледная, взволнованная.

Лефевр не признавал тихого раската, а давал сразу почти полный ход и со стороны казалось, что его машину кто-то могучий срывает с земли и сильной рукой бросает в воздушную бездну.

И теперь рванулся он, прокатившись всего три-четыре метра, и взвился крутой спиралью. Было слышно, что машина работает вовсю, и в ее грохоте и шипении чудилось что-то угрожающее, опасное. Опытное ухо улавливало перебои этого сердца аэроплана, и главный механик выражал то, что в душе скрывал каждый.

— Этот сумасшедший сегодня погибнет!

А машина Лефевра забирала все выше и выше и казалась уже маленькой птицей, и шум двигателя не достигал толпы и не беспокоил ее.

Теперь все любовались невиданным полетом и с уст готовы были сорваться восторженные клики.

— Он погиб, Боже мой, он погиб! — звонко, режущим голосом прокричала Сюзетта.

Несчастье, случившееся на огромной высоте, не сразу дает о себе ясное представление стоящим внизу. Виден был белый дымок. Потом от аэроплана отделился черный предмет и машина стала как бы прозрачной. Крылья ее сложились и она понеслась книзу. А черный предмет помчался в другую сторону. Это был сорвавшийся двигатель.

Хоронить погибшего Лефевра собрался весь кружок авиаторов. За гробом несли венки. Сюзетту, всю в слезах, вели под руки. Былая зависть и вражда смолкли перед всепрощающей смертью.

На похороны не явился только один Виньоль.