Ошибка Бога Времени

Они уже распределили вырученные за картины деньги. Монах сразу же покупает квартиру из трех комнат и начинает практиковать как народный целитель. Параллельно организует производство целебных травяных настоек от всех хворей на свете. По доступным ценам. Женится и подключает к бизнесу жену. А там посмотрим. Зажорик, в свою очередь, присмотрел место для будущей авторемонтной мастерской – здоровенный гараж в стратегическом месте – почти в центре города, когда-то принадлежавший Горстатуправлению. Половину гаража уже сдали какому-то ловкачу, а половина вроде бесхозная – Зажорик навел справки, и можно взять за бесценок.

Картины, одна ярче другой, рисовались в голове Зажорика. От клиентов нет отбоя. Можно организовать переправку машин из Америки сюда, в городе их раз-два и обчелся. Дружбаны с Брайтон-Бич с радостью возьмутся подсобить. И партии запчастей в придачу. Все теперь хватают немецкие машины. Конечно, машины у немцев первоклассные, никто и не спорит, но… чувствуется в них жесткий немецкий рационализм и расчетливость. Хоть примочек полно и надежны, а вот комфорта – накося выкуси! Нету! И формы тяжеловаты, и зад как чемодан. Не то что американские! Взять хотя бы «Бьюик»! Мягкость, нежность, простор! Плывет как крейсер, чуть покачивается на волнах. Мотор работает как музыка. И плоский задок бочонком. В такой машине жить можно. Зажорик представляет себе множество «Бьюиков» на улицах города. Изящных, стремительных, как пантера в прыжке… Эх!

Он так погрузился в мечты, что пропустил момент появления Монаха и вздрогнул, увидев друга уже около машины. Монах открыл заднюю дверцу, плюхнул на сиденье знакомый сверток в клетчатой скатерти. Тяжело уселся рядом с Зажориком, сгоравшим от нетерпения.

«Видимо, не все пошли», – подумал Зажорик и спросил:

– Ну?

Монах задумчиво посмотрел на друга. Пауза затягивалась. Наконец Монах произнес строго:

– Любительство наказуемо.

– Чего? – переспросил Зажорик, не поняв.

– Любительство наказуемо, – повторил Монах. – Любителей надо вешать за яйца на развесистой клюкве. Это также называется «функциональная безграмотность».

– Ты чего? – забеспокоился Зажорик, ничего не поняв из слов друга. Ему показалось, что Монах заговаривается.

– Вон из машины! – вдруг заорал Монах.

– Чего? – пролепетал ошарашенно Зажорик. «Ну, все, – подумал, – слетел с катушек! Переволновался».

Монах вдруг засмеялся и сказал:

– Картинки-то бесценные оказались. В том смысле, что грош им цена, Жорик. Ни Левитана, ни Васнецова там и не стояло. Обычная мазня. Хотя мне лично нравится, – прибавил он, подумав.

– Как это? – поразился Зажорик. – Как это мазня? Хорошие картины, ты ж сам сказал, что… что…

– Я в картинах как-то не особенно… На моем жизненном пути картины еще не попадались. А твоя Юлия сказала, что оригиналы, ну, я и решил… Ты знаешь, Жорик, я все больше склоняюсь к мысли, что люди под одними и теми же словами понимают абсолютно разные вещи. Отсюда и неразбериха в мире, и невозможность достижения консенсуса. Вавилон повторяется снова и снова. И так до бесконечности.

– Чего? – снова не понял Зажорик. – Какого консенсуса? При чем тут Вавилон? И что… теперь?

– После Вавилонского столпотворения люди стали говорить на разных языках, – объяснил Монах. – Хотя я лично думаю, имелись в виду не просто разные языки, а разные понятия, которые люди вкладывают в одни и те же слова. Можно говорить на одном языке и не понимать друг друга. Ты, Жорик, согласен со мной?

– И как же теперь? – Зажорик проигнорировал дурацкий, с его точки зрения, вопрос Монаха.

– Не знаю, – Монах пожал плечами. – Будем думать. У меня есть еще кое-какие идейки. Не беспокойся! – Он хлопнул друга по плечу. – Главное, голова на плечах. А у нас целых две. Две хороших предприимчивых головы. Что-нибудь нароем. Можем подзанять деньжат у той же Юлии, прокололись-то мы с ее подачи.

– А картины? – спросил все еще находящийся в состоянии обалдения Зажорик.

– Картины? – Монах задумался. – Не знаю… Можем себе оставить. Хочешь оставить их себе? И Анжелике они нравятся. Сейчас принесем, скажем, принимай, Анжелика, подарок. Можно повесить в гостиной. И в спальне. И в кухне одну, с коровами и толстой пейзанкой.

– Не хочу! – насупился Зажорик. – Нужно было рамы брать! Я же говорил!

– Признаю, ты был прав, мой друг. Ты знаешь, этот мужик так смеялся! – вспомнил Монах. – Чуть не помер, сволочь! Мне до сих пор стыдно за пробелы в образовании. Надо серьезно взяться за себя. Работать над собой надо, Жорик. В музей сходить, в библиотеку, альбомы полистать, литературку по искусству, – он помолчал. Потом добавил: – А в квартире у него полно антиквариата, между прочим. Часов старинных, картин, мебели. И сигнализация везде. И живет один… – он посмотрел на Зажорика.

– Один? – заинтересовался Зажорик.

– Ну! Один как перст! На втором этаже. Окна в сад.

Друзья смотрели друг на друга, читая по лицам, как в открытой книге. Им не нужны были слова. Консенсус, на глазах вылупляясь из кокона взаимопонимания, деловито расправлял крылышки и жужжал, собираясь взлететь.