Ошибка Бога Времени

– Кстати, пора наведаться к программеру, – сказал Монах, когда они подъехали к дому. – Следствие, конечно, зависло, хата опечатана. Но, думаю, уже можно.

– Ты думаешь? – усомнился Зажорик, все еще дувшийся за прокол. И ведь говорил же – бери рамы!

– Уверен! Нужно все доводить до конца, Жорик.

Глава 31 Прощание. возвращение

Марик сидел у постели Юлии, ожидая, что в один прекрасный миг случится чудо – она проснется и увидит его. Он держал ее тонкую прозрачную руку в своей ладони. Доктор Сорока распорядился говорить с Юлией. Стучаться в ее сознание. Никогда не знаешь, что заставляет человека возвращаться в мир живых. Ряд психиатров считает, что люди в коме способны воспринимать информацию.

И Марик все говорил и говорил, не останавливаясь. Обо всем на свете. О своем детстве. О матери с ее цветами. Об отце, который купается в проруби. О скорой весне. О молодом месяце, который народился прошлой ночью. О мальчике с пухлыми щеками по имени Марик. Он и сам не знал, кому говорит все это – ей или себе. Бубнил, расставлял все по полочкам. Подводил итоги. Замаливал грех и просил прощения. Загадывал: если она проснется, значит, его простили… где-то там… Иногда плакал.

О Новом годе. О елке. О голубых и желтых крокусах, которые проклюнутся, как только сойдет снег. О реке, на которой пойдет лед. О зеленой траве. О цветущей сливе в саду и запахе мокрой земли. Он на ощупь искал то единственное слово, которое отзовется в ней…

Почти каждый день приходила Лиза Игнатьевна. Сидела, охала. Жаловалась на тетку, которая все не умирала, прости господи! Рассказывала об отце Джоне, проповеднике из Америки. Грозилась привести его в больницу. Требовала, чтобы вызвали Дениса. Мало ли что…

Юлия не умирала, и это вселяло надежду. Одно это, потому что больше не было ничего. Она, как принцесса в стеклянном гробу, спала, не желая просыпаться.

По нескольку раз в день прибегал доктор Сорока. Проверял показания приборов, щупал пульс на тонком запястье Юлии. Хлопал Марика по плечу, ободряя.

– Что? – спрашивал Марик, с надеждой глядя на эскулапа.

Доктор Сорока в ответ лишь пожимал плечами – трудно сказать. Пневмонию мы подавили, говорил он. Организм истощен. Возможно, подцепила какую-то хворь в Мексике…

– Зачем переться в такую даль? – восклицал патриотически настроенный доктор Сорока. – Дома полно прекрасных мест для отдыха!

Говорил, что медицина еще многого не знает. Цивилизация рождает новые болезни, и медицина пока бессильна. Сами виноваты – экология ни к черту. Окружающая среда загрязнена до предела. Радиация. Генетически модифицированные продукты. Озоновые дыры. Вымрем к чертовой матери, кричал доктор Сорока. Недолго осталось. Но пока живы – будем надеяться. Рассказывай ей что-нибудь, что угодно, говорил доктор Сорока на прощание и летел дальше, как хлопотливая пчела.

– Она проснется? – спрашивал Марик у докторской спины.

– Непременно! – отвечал уже из коридора доктор Сорока, – а как же иначе? Терпение, терпение и еще раз терпение, мой друг!

И Марик терпеливо рассказывал и рассказывал Юлии всякие истории. Как легендарная принцесса Шехерезада, удерживая на плаву своими рассказами не только Юлию, но и себя. Иногда ему казалось, что у нее дрогнули ресницы, и тогда он, затаив дыхание, привстав, пристально всматривался в ее бескровное и безжизненное лицо.

Иногда ему казалось, что шевельнулись ее пальцы, и он вздрагивал от мощного и радостного чувства, что она отозвалась наконец. Но ничего больше не происходило, и Марик постепенно терял надежду. Ненавидя себя за эти мысли, повторяя: «Нет, врешь! Не отдам! Подохну, а не отдам!», он бежал домой, принимал душ, спал несколько часов, и в восемь утра, наглаженный и благоухающий лосьоном для бритья, уже сидел у изголовья Юлии.

Однажды, измученный до предела морально и физически, он задремал. Был неяркий день середины февраля. После сильных морозов пришла вдруг оттепель. На улицах пронзительно запахло талым снегом. Сладкий весенний воздух проникал через закрытые окна палаты, забивая собой привычные больничные запахи. Очистились тротуары. Дни заметно удлинились. В людях просыпались смутные надежды на новую жизнь…

– …Женечка, мне так хорошо с тобой, – говорила Юлия, уткнувшись лбом в плечо мужа.

Они сидели на крыльце Женькиного дома в лиловом мире. Тихо было. Густели сумерки. Темнел лес на горизонте. И так же равномерно бежала нескончаемая цепочка индейских воинов с луками. В Женькином мире ничего никогда не менялось. И всегда стояли сумерки. Иногда чуть светлее, иногда чуть темнее. И всегда он сидел на верхней ступеньке и грыз белесую травинку. И еще был голос… Что-то говорил далекий невидимый человек, от голоса которого было тепло и уютно. Слов было не разобрать. Голос был знакомым, но ни с именем, ни с лицом человека в памяти не соединялся.

– Женечка, я останусь, – повторяла Юлия. – Я не хочу… туда. Позволь мне остаться! Пожалуйста!

– Дурында моя, – отвечал Женька. – Не выдумляй. Не забывай, от нас ничего не зависит. Все записано наперед. Понимаешь?