Тлетворное дыхание большевизма не сумело, однако, разложить самобытную и прямую от природы натуру Минаса. За годы своего пребывания в партии, он научился критически относиться но всем распоряжениям и „указаниям“, „спускаемым“ на „периферию“ с высот партийного Олимпа. Он всегда, если не с помощью рассудка, то подсознательно, путем собственной смекалки, столь присущей выходцам из деревни, безошибочно отыскивал в грудах трескучей словесной шелухи бесчисленных директив их истинную сущность, направленную против народа в целом и главное против крестьянства. Наблюдая жизнь партийной среды и ее верхов, вращающуюся вокруг шкурных интересов и подхалимства, он ясно чувствовал присутствие той незримой сети из лжи, боязни, взаимных доносов и бесчестных интриг, которая, начинаясь за стенами московского Кремля, черным саваном покрывала огромную страну.
Подмоченные идеи коммунизма давно уже стали Минасу чужды и ненавистны. Полоса разочарований сменилась теперь прочно осевшим в нем чувством безвыходной неудовлетворенности, раскаяния и личной виноватости от сознания своей причастности к последовательно проводимому беспримерному эксперименту и с его народом, стоящему жизни, здоровья и свободы десятков миллионов невинных людей. Порою, это чувство в нем настолько обострялось, что он не смел смотреть открыто в глаза своим односельчанам, силой загнанным в колхоз, оборванным, жалким и озлобленным.
Но однажды случай, сам по себе неприметный, вызвал в партийной душе Минаса перелом, сделал жизнь его окончательно невыносимой. Это произошло незадолго до его болезни. Раз, осматривая скотный двор, он увидел 12-тилетнюю Ашхэн, дочь „раскулаченного“13
и умершего в ссылке Хачо Габриэляна. Она была старшей в семье, и теперь, зарабатывая трудодни14, работала в колхозе скотницей. Отец девочки был известен всему селу своим трудолюбием, трезвостью и бережливостью, чем и укрепил свое хозяйство, всегда вставая первым, а ложась последним на селе. Это было его единственной „виной“. Один из многих, он попал в „кулаки“15 по проискам своих завистников, местных лодырей и пропойц, членов сельской партячейки16. Все это было известно Минасу лучше, чем кому бы то ни было.В тот достопамятный день, Ашхэн попалась ему навстречу с двумя тяжелыми ведрами свежего кизяка в своих тонких руках. Ее покрасневшие от стужи босые ноги в рваных опорках по щиколку утопали в зеленой и вонючей навозной жиже. Грустными большими глазами на осунувшемся личике, девочка как-то не по-детски взглянула на парторга. Этот страдальческий взгляд ребенка пронзил сердце Минаса и глубоко запал ему в душу. Чтобы скрыть охватившее его волнение, он отвернулся и о чем то заговорил с сопровождавшим его председателем колхоза.
После этого Минас лишился последнего покоя. Широко раскрытые черные глаза Ашхэн с немым упреком всюду следовали за ним. Во время болезни, в длинные зимние ночи, она не раз являлась ему, держась за руку отца. Оба молча глядели на больного с тем же жалобным выражением и так же без слов исчезали, заставляя его просыпаться среди ночи, с застывшим на устах крином ужаса и отчаяния...
Так выглядел внутренний мир и облик Минаса Симоняна, парторга одного из передовых колхозов района, к тому времени, к которому относится этот рассказ. Вернемся же теперь к нему, шагающему в это благоухающее утро по дну горного ущелья.
Размышляю о днях древних, о летах веков минувших;
Припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает:
Неужели навсегда отринул Господь, и не будет более благоволить? (Псалом 76, ст. 6,7,8).
С внезапным шумом пронесшаяся над головой птичья стая заставила Минаса вздрогнуть и вспомнить ночной кошмар. Сердце вновь заныло, как бы в ожидании чего го недоброго. Что то важное и большое происходит или должно произойти, он внутренне чувствовал это, но что? что? Мысли его невольно побежали назад. Да! полгода в постели — срок немалый. Многое пришлось передумать за это время. Память удержала все, что довелось ему видеть и слышать в проблесках сознания. Он помнит, как к его брату Карпо собирались друзья-колхозники. Вполголоса, проверив двери, делились новостями, подбадривали друг друга... С надеждой говорили о войне, которая толи уже началась, толи вот-вот должна вспыхнуть, Из обрывков фраз Минас узнавал, что ряд районов страны охвачен восстанием и там действуют карательные отряды с танками и даже с самолетами, что в колхозе не хватает рабочих рук, ибо многие из молодежи ушли в горы, примкнув к восставшим и т.д. С сжатыми кулаками и слезами бессилия на глазах, говорили об очередных жертвах репрессий, называя знакомые Минасу имена.