Ю.: Видишь ли, люди обычно представляют, что так называемое просветление, самореализация, богореализация или как тебе угодно (я не люблю употреблять эти слова) являет собой нечто экстатическое, что ты будешь постоянно счастлив, всегда будешь испытывать состояние блаженства — такое представление сложилось об этих людях. Но когда это случается с человеком, он осознаёт, что на самом деле для этого нет никакого основания. Итак, с точки зрения человека, который представляет себе, что это постоянное счастье, постоянное блаженство, постоянное то и постоянное сё, это действительно катастрофа, поскольку он ожидает чего-то, в то время как происходящее не имеет к этому никакого отношения. Нет никакой связи между твоим представлением об этом и реальной ситуацией. Так что с точки зрения человека, который воображает это чем-то постоянным, это катастрофа — именно в этом смысле я и употребляю это слово. Вот почему я часто говорю людям: «Если бы я мог дать вам хоть мимолётное впечатление о том, что это такое, вы бы не захотели и притрагиваться к этому.
Итак, следующий вопрос: почему все эти мудрецы говорили об этом как о «постоянном блаженстве», «вечной жизни» и т. д.? Меня всё это не интересует. Но ваше
Ю.: Для кого?
Ю.: У меня нет послания — нет послания для человечества — никакого послания. Люди спрашивают меня: «Какого чёрта ты постоянно говоришь?» Раз я говорю, что не могу никому помочь, то
Я не хочу пользоваться этим «цветочным» бизнесом… Это благоухание цветка. Такая индивидуальность не может уйти в пещеру или спрятаться; она должна жить посреди этого мира; ей некуда идти. Это аромат определённого цветка — вы не знаете, что это такое.
Вы не знаете благоухания этого цветка — у вас нет такого способа — и потому вы сравниваете его: «Это пахнет как тот цветок. Это выглядит как тот цветок». Вот и всё, что вы делаете. Когда вы прекращаете делать это — пытаться понять, что это за цветок и что это за аромат, неизвестный вам, — появляется ещё один цветок;
Ю.: Спасибо.
Часть IV Между недоумением и пониманием
(Отрывки из бесед в Швейцарии и Индии, с 1972 по 1980 г.)
У меня нет никакого послания миру. Что бы ни происходило со мной, этим нельзя поделиться с миром. Именно по этой причине я не забираюсь на трибуну и не читаю лекций — не то чтобы я не мог читать лекции — я давал лекции по всему миру — мне нечего сказать. И мне не нравится сидеть на одном месте, в окружении людей, задающих неизменные вопросы. Я никогда не начинаю никаких обсуждений; люди приходят и сидят вокруг меня — они вольны делать, что им угодно. Если кто-то вдруг задаёт мне вопрос, я пытаюсь ответить, подчёркивая при этом, что на этот вопрос нет ответа. То есть я попросту перефразирую, перестраиваю и отбрасываю вам назад тот же самый вопрос. Это не игра, потому что я не заинтересован в том, чтобы переманить вас на свою сторону, на свою точку зрения. Это не вопрос высказывания мнений — конечно, у меня есть свои мнения обо всём, от болезни до божественного, но они так же бесполезны, как мнения других.
Вы не должны воспринимать буквально то, что я говорю. Люди, воспринимающие всё это буквально, таких дров наломали. Вы должны проверять каждое слово, каждую фразу, и смотреть, имеет ли это какую-то связь с тем, как вы функционируете. Вы должны проверять это, но вы не можете принять это — к сожалению, это факт, другого не дано. Записывая это, вы принесёте больше вреда, чем пользы. Понимаете, я в весьма сложном положении: я не могу помочь вам; всё, что бы я ни сказал, будет вводить в заблуждение.