Ошибка резидента

Брокман в присутствии Павла Синицына рассказал Маркову все, о чем умалчивал раньше, – и о тайнике, заложенном в лесу, и о том, что передал дипломату в сигаретной коробке пленку со снимками, сделанными в квартире академика Нестерова и в районе села Пашина, и со схемой местности, на которой помечен тайник.

В конце его долгого рассказа Марков задал Брокману несколько вопросов.

– То, что вез Воробьев, нужно было там же спрятать или в другом тайнике?

– Где-нибудь недалеко. Но ни в коем случае не вместе. Я выбрал там подходящую точку. На схеме она тоже отмечена.

– Дипломат понадобился, потому что вы лишились рации?

– Пленку я все равно обязан был передать. У меня остался дубликат.

– Где он?

– Дома у Стачевской. Надо показать, сами не найдете. Там и письмо Суховой.

– Дипломат вам нужен был лишь для этого?

– Нет. Когда пропала рация, оставалась связь только через него. Было бы радио – не было бы открыток и всех этих телефонных переговоров.

– Если бы все сошло благополучно с Воробьевым – что дальше?

– Шестого июля Стачевская позвонила бы по телефону.

– Дипломат и так знал, что Воробьев взят. У Воробьева был билет на самолет, его группа улетела пятого ночным рейсом.

– Звонок был обязателен в любом случае. Раз не позвонила – значит, взяли и ее.

– Стало быть, и вас?

– Мой контрольный срок – десятое июля.

– Тоже звонок?

– Да.

– А потом?

– Потом бы меня списали.

– Видите, что вы наделали своим молчанием.

– Виноват.

Марков посмотрел на часы – было без четверти девять. Начинало смеркаться.

– Найдете тайник ночью?

– Могу, – сказал Брокман.

Марков отправил его в камеру, предупредив, что скоро за ним придут.

– Да-а, Владимир Гаврилович, если бы этот подлец сразу все выложил, шестого июля можно было бы сочинить хороший сюжет, – сказал Павел.

– Ты-то уж, пожалуйста, без «если бы». – Не скрывая досады, Марков бросил на стол карандаш, который вертел в пальцах. – Сколько езды до Пашина?

– Тогда мы добрались за час с небольшим.

– Семенов еще здесь?

– Домой вернулся.

– Захвати кого-нибудь. Поезжай с Брокманом. Проверь. Если тайник цел – не нарушайте. Отбери одну батарейку. Завтра с утра организуй там наблюдение.

– Слушаюсь, Владимир Гаврилович.

– На обратном пути заедете к Стачевской, возьмете пленку.

– Понял, Владимир Гаврилович. Может, Михаила пригласить?

– Ты же Марию вызвал.

– Они с Сашкой еще не приехали. Завтра утром.

– Ну, как знаешь… Только захочет ли он…

– Захочет, Владимир Гаврилович.

Тайник Брокмана оказался в целости, Павел убедился в этом и оставил все как было, взяв только одну батарейку – для анализа.

У Маркова не было уверенности, что кто-то обязательно явится за спрятанными батарейками. Но он надеялся на это.

Что давало надежду? Он рассуждал просто. Главное: со стороны тех, кто все это организовал, было бы неразумно оставлять содержимое тайника на произвол судьбы.

Однако изъятие батареек связано с риском: можно попасть в засаду.

Ставя себя на место противника, Марков пытался определить, какие соображения перевесят. И получалась такая картина. Во-первых, раз они послали Воробьева, значит, считали, что до пятого июля Брокман не был известен советской контрразведке. Во-вторых, арестованный Брокман не станет сообщать о тайнике – это равносильно самоубийству. Никаким иным путем о существовании тайника чекисты узнать не могут.

В общем, исходя из этого, надежду свою Марков не считал беспочвенной.

Господин с симпатичной таксой до 2 августа никуда из пределов Москвы не выезжал. 2-го он отправился за город, но совсем не в том направлении, где его ждали, – по Минскому шоссе. С ним в машине, кроме таксы, была молодая женщина. Километрах в пятидесяти от города они съехали на проселок, оставили машину и немного погуляли. А потом вернулись в Москву.

3 августа черный «Мерседес» с тем же экипажем в девять часов утра свернул с Кольцевой дороги на Горьковское шоссе, в десять миновал городок, где до недавнего времени жила Линда Николаевна, а в четверть одиннадцатого машина была в районе села Пашина. Дипломат поставил ее на лугу в тени большой скирды сена.

Женщина взяла таксу за поводок и вышла из машины. Дипломат открыл лежавшую на сиденье большую спортивную сумку с наплечным ремнем, достал несколько фотографий – это были изображения местности, лежавшей перед его глазами: луг, окаймленный лесом. На одной из фотографий – опушка леса и высокий дуб, стоящий особняком. Потом он сличил местность с чертежом, лежавшим между карточками.

Посмотрев снимки и чертеж, дипломат взял сумку и пошел следом за женщиной. Песик, в котором, вероятно, проснулся подавленный городским существованием охотничий инстинкт, тянул поводок так сильно, что женщине стоило труда идти шагом, а не бежать.

До леса было не больше километра, но прежде чем дипломат увидел дерево, отмеченное на чертеже крестиком, им пришлось гулять долго.