Ошибки рыб

Пожарные с грохотом и звяканьем убыли восвояси. Черная «Волга» медлила у дома художника. Рейн и Незабудка вылили содержимое ведер в сиреневый куст и пошли прочь, сцепив пальцы. Астрида увела Леди Бадминтон пить обычное, не миндальное, то ли козье, то ли коровье молоко. Все опять вошло в свою колею и было как всегда.

Ночь обещала быть безоблачной и лунной, выполнила свои обещания, да и туман не стал мешать сидящей на крыше наблюдательнице высматривать НЛО, которые не прилетали; однако, не покидая поста, она штудировала небо по звездному атласу, держа его на исцарапанных коленках, подсвечивая фонариком, водя по созвездиям пальцем. Между делом грызя недозрелый крыжовник с пиленым сахаром.

— Что это вам не спится, влюбленные? — спросила она Рейна с Незабудкою, проходящих мимо.

— Но ведь и вам, Леди, не спится, — отвечал Рейн.

Он был очень вежливый юноша. Незабудка промолчала. Она сердилась на Леди Бадминтон. Вообще у нее, как у всякой женщины, характер был хуже. «Бедный Рейн», — подумала астрономка, вздыхая, роняя с крыши кусок сахара.

На следующее утро гость художника вылетел из художникова дома, как пробка из бутылки. Только кроссовки мелькали. Лик у несущегося гостя был красный, кепка замшевая куда-то подевалась, обнаружилась лысина, но ее разглядеть не успели, потому что кепку художник швырнул следом, в лимузине проснулся ошалелый шофер, лимузин черный рванул с места в карьер, только его и видели, начальственной колбасою катился. Художник, мрачный, руки в карманы, пошел в противоположную сторону — к морю.

Тогда же ударились в бега черепаха безымянного мальчика-дачника и черный кролик Маленькой Никак. Дети повсеместно расклеили объявления, посвященные беглецам, в которых сообщались особые приметы Беглого Кролика и Пропащей Черепахи, а также адреса владельцев — нынешние, летние, и городские, осенне-весенние.

Возможно, кому-нибудь из беглых тварей или даже обоим довелось оказаться на южном конце поселка за Большим Холмом, когда там загорелся дом Страутманиса. Причем все семейство находилось в доме: хозяин, хозяйка и трое детей.

Огнь обволакивал дом, языки пламени взвивались над черепичной кровлей. Опять были вызваны пожарные, заставшие на сей раз впечатляющую картину грандиозного костра среди сиреневых кущ, кострища в полтора этажа, вокруг которого дрожал воздух.

И снова пламя опало внезапно и бесследно.

Удивленный Страутманис и невозмутимая жена его, выйдя из калитки, разглядывали сбежавшихся к их обиталищу соседей, вышедших из машины пожарных и безумно лающих собак. В окна выглядывали дети. Ничего особенного хозяева не заметили, огня изнутри не видели, жара не ощущали; пейзаж за окнами на глазах их превратился в жанровую сцену, заполнился взволнованным народом; когда живописные группы любопытствующих украсила присутствием своим пожарная машина, Страутманис с супругою вышли, дабы выяснить, что происходит.

Так провели мы неделю. Дома вспыхивали один за другим.

— Это огни святого Эльма, — говорила Леди Бадминтон.

— Огни святого Эльма, Леди, — возражал ей Рейн, обнимая Незабудку, — бывают на мачтах и на шпилях соборов; они огни, а не пожарища.

— Может, это грандиозные шаровые молнии? — не унималась Леди Бадминтон. — Или плазменные факелы?

Она была фанатичной читательницей журналов «Знание — сила», «Наука и жизнь» и «Техника — молодежи», а также истовой зрительницей телепередачи «Очевидное — невероятное».

— Это мираж, — говорил отец Маленькой Никак. — Галлюцинация коллективного характера.

— Что мы, наркоманы, что ли? — обижался Ванечка. — Анаши накурились? Дури нахватались?

— Феномен Природы, — сказал художник.

Хозяйственный Томас на всякий случай постоянно носил с собой огнетушитель.

Пропащей Черепахи и Беглого Кролика и след простыл. Рейн с Незабудкой с таинственными лицами съездили в город, после чего Астрида с Вандою стали вести бесконечные беседы о высоте каблуков подвенечных туфелек и о ширине обручальных колец, а Леди Бадминтон заявила, что она никогда не выйдет замуж.

— Почему? — спросил я.

— Это не мое призвание, — отвечала она задумчиво.

Художник слепил из глины женщину с птицей на голове, обжег ее в гончарной печи за домом и поставил перед домом среди тюльпанов. Женщина сонно улыбалась, веки ее были опущены. Или глаза прикрыты.

— Тетя, — сказала Маленькая Никак, показывая пальцем.