В какую-то минуту туча становится плоскостью, резко планирующей над головами. Крик. Поезд останавливается. По счастью, приехали, вот и Челомытня, все бегут и прячутся в ближайшем к железнодорожной насыпи доме. Дом похож разом на курзал, вокзал, санаторий (под клепсидрой?). Оконные проемы велики, внешние галереи полны меркнущего света. Кажется, туча сейчас спикирует и раздавит кровлю. Однако ничего не происходит, ниспадающая нападающая плоскость растворяется в воздухе, остается от нее только дождь, который и продолжается, то сильнее, то слабее.
Художник Михаил К. с эскизом смерча. Маша с букетом. Смешанные одежды: костюмы разных эпох, полная эклектика. Чеховские офицеры. Современные расстриги.
Должен начаться домашний спектакль. Зал очень маленький. Режиссер (великий), я в роли переводчицы пьесы, хочу что-то сказать вступительное, но мне слова не дают. Пьеса, само собой, тоже великая и, как все уже поняли, переводная. Но не «Шантеклер», его я переводила в детстве.
Дождь в Челомытне — сплошное ожидание. Начало спектакля все время откладывается. То ли актер, то ли натуральный рыцарь в доспехах. Молочница с Охты. Маленькая монашка неведомого ордена в усложненной, сложенной, как двухтрубная бумажная лодочка, крахмальной шляпе. Возможно, все ждут первой возможности разбежаться по своим эпохам. Маменька в длинном халате вынимает из прически шпильки. Б. А. готовится ко сну. Может, это все же санаторий? Под клепсидрой? Живые и мертвые в ожидании окончания дождя.
Деревянные туалеты, чистые, вымытые, заканчивающиеся кладовками. Лестницы на чердак.
Снова проходит Маша с букетом с тувинской фотографии из экспедиции Грача, не хватает только соседок по фотографии: Савиновой и Жанны (тоже с букетами). В экспедициях Грача бывал не единожды Шойгу; Маша напоминает мне об этом, говоря, что инопланетная туча исчезла, катастрофа отменяется, МЧС не вызывали.
Курзал возле узкоколейки, похожий на курзал Сестрорецка, замерший за деревьями, лиственными и хвойными. На верхушках елей искрят огни святого Эльма, дождь превращается в грозу, неземную, пугающую. Страх перед этой грозою.
Но я уже знаю, что вижу сон, и сон рассеивается понемногу под разговоры.
— Вся советская жизнь — затянувшийся сон Веры Павловны. Кошмар, так сказать, вековое сновидение выдуманной передовой женщины.
— Литература иногда представляется мне вредным занятием.
— А от кого, скажите вы мне, из русских писателей меньше вреда?
— Кто побездарней, от того и меньше.
Дождь прекращается, одеяло падает, как занавес, Челомытня исчезает, я остаюсь.
Любимая опечатка
Переводчики собирают небольшие коллекции ляпов, нелепостей и опечаток. Любимая опечатка одной из известных переводчиц: «наглосаксонская литература».
Англ
— Англ, англ! — кричал младенец, протягивая ручку.
Маменька пояснила:
— Он просит ангела с елки и луну с неба.
А тетушка предположила:
— Может, он думает, что луна — это нимб?
Любимые герои
— К своему удивлению, — сказала я Хану Манувахову, — я поняла, что три моих любимых литературных героя — Хаджи Рахим, Дерсу Узала и Ходжа Насреддин.
— А мои три любимых героя, скажу я тебе, — сказал мне Хан, — князь Мышкин, Дон Кихот и протопоп Аввакум.
Барышня, барышня
Где эта невидимая волшебница-телефонистка времен изобретения телефона, к которой взывали сильные мира сего: «Барышня, барышня, соедините меня со Смольным!»?
Она исчезла, но по-прежнему спешит на свидание и соединяет всех со всеми наобум святых.
В квартире Вдовиной только что поставили телефон (в конце 50-х?), он тут же зазвонил, Раиса взяла трубку и услышала:
— Это хомутатор? Это хомутатор?
— Нет, это частная фатера, — ответила она.
Нам на Тверскую постоянно звонили пациенты, путая нас то с поликлиникой, то с госпиталем.
— Когда вам можно принести анализы? — спросили меня на заре.
— В любое время, — отвечала я, — но почему именно нам?
Однажды ночью усталый голос сказал мне:
— Муза, я Пчелин.
А Федерико Гамба позвонил вечером, соединили его должным образом, слышно было великолепно, он поздравил меня с днем рождения, и я спросила:
— Где ты?
— В поезде, — отвечал он.
— А куда идет поезд?
— Поезд идет в Венецию.
Несколько слов
А вот еще несколько слов о телефонной сети.
Старому одинокому петербургскому интеллигенту тоже только что установили телефон без коммутатора.
Улыбаясь, он с удовольствием представляет себе, как сообщит эту приятную новость друзьям, быстро темнеет, за окном ветер, снег, телефон звонит, и в трубке выразительный голос влюбленной молодой женщины произносит:
— Я выхожу…
Глядя в заоконную вьюгу, абонент-неофит заговорщицки отвечает:
— Я тоже!
И кладет трубку.
Лыжню!
Хан Манувахов, учась в Политехническом, должен был, как прочие студенты, сдавать нормы ГТО. Пришлось ему впервые в жизни встать на лыжи. Задыхаясь, шел он по снегу в указанном направлении; тут сзади нагнал его лыжник и крикнул:
— Лыжню!
Хан продолжал идти, не отвечая.
— Лыжню!
После третьего оклика Хан сел в снег, снял лыжу, протянул ее наступавшему ему на пятки и сказал: