Осязание

Мама отложила бутерброд:

– Лиля что-то давно не приходила. Как она там? Колька, поди, нервы опять мотает.

Нина подумала о сестре и почти сразу увидела Лилю, нервно ходящую из угла в угол, и невозмутимого Колю, заворачивающего воротник рубашки со следами губной помады.

– Всё как обычно, – сказала она, – Николай и раньше погуливал.

– Вот кобелина…

Мама вздохнула, взяла чистенькую дощечку и стала нарезать зачерствевшую булку на сухари, стуча ножом.

Нина очистила яйцо, посолила и стала есть, поглядывая на похудевший численник.

– Листочек забыли оторвать, – потянулась она к календарю.

Две крупные двойки почему-то притягивали взгляд, не отпускали. Двадцать второе июня тысяча девятьсот сорокового года.

Тук-тук-тук… Замерев, она смотрит на неестественно медленно двигающиеся материны руки, они становятся размытыми, словно кто-то убавил резкость, перед глазами всё плывёт. С носика рукомойника срывается капля, зависает в воздухе… Вот она падает, разбившись о металлическую раковину.

Тук-тук-тук… Это не стук ножа, так стучит метроном. «Внимание! Внимание! Говорит Москва!» – звучит в голове. Она видит подростков с чемоданами и рюкзаками, которых загоняют в товарные вагоны люди с оружием: «Шнель, шнель, русиш швайн!»

Мелькнул племянник Вовка с тонким худым личиком, подбирающий с пола упавшую крошку хлеба.

– Яня, что с тобой, дочка? – привёл её в чувство голос мамы.

– Привиделось что-то… не обращай внимания.

На примусе засвистел, запыхтел кипящий чайник, мощная струйка пара вылетала из носика. Свист усилился, стал резким, протяжным, даже в ушах зазвенело. Она потрясла головой – свист пропал.

Мама сняла булькающий чайник, поставила на примус сухую чугунную сковороду, высыпала в неё нарезанные кусочки булки. Сковородка жарко раскалилась, сытно запахло сдобой.

– Сухарей надо насушить побольше, – наконец сказала Нина.

– Можно и насушить, – не сразу отозвалась мать.

Прошло почти двадцать лет, но ещё свеж в памяти голод двадцать первого года. Крестьяне не стали сажать излишки, выращивали ровно столько, чтобы хватило на семью, чтобы ничего не отдавать государству при продразвёрстке. Уже весной началась засуха, которая погубила большую часть урожая. И тогда, выполняя план, власти отобрали то малое, что осталось на прокорм.

Осенью начался настоящий голод. Запасов продовольствия не было, люди ели траву, кору деревьев, варили ремни, собирали по помойкам кости… Началось людоедство. В милицию приходили граждане с просьбами разрешить есть трупы. Это не были психически больные люди, они просто старались выжить.

– Да что тебе такое привиделось? Что-то дурное? – с тревогой спросила мать.

– Нет, что ты. Просто пусть будут, запас карман не трёт.

2

О возможной войне тогда говорили часто. Кто-то думал, что Германия непременно нападёт на СССР, другие убеждённо доказывали абсурдность этого. Янина слышала подобные разговоры и в читальном зале.

– Гитлер не откажется от своих планов. Он не упустит такой куш, как СССР, – говорил блондин в кургузом пиджачке.

– Кишка тонка… А как же пакт о ненападении? – припечатал главным козырем парень в майке со шнуровкой.

– Да начхать ему на этот пакт! – презрительно выпятил губу блондин.

– Знаешь, как это называется? Антисоветская пропаганда.

Янину пугали такие разговоры.

– Товарищи, товарищи! Соблюдайте, пожалуйста, тишину. Вы мешаете остальным.

Болтуны сконфуженно замолчали.

От дурных предчувствий ныло сердце. Ах, как она хотела ошибиться!

О своих видениях Янина никому не сказала – зачем расстраивать людей заранее? – и начала понемногу делать продовольственные запасы. Почти каждый день покупала то пачку макарон, то соль, то кулёк крупы. Один раз ей повезло: купила куриный бульон в кубиках, который очень редко бывал в продаже. Нина взяла две коробки.

Мама повертела упаковку:

– Янечка, да зачем ты купила такое? Дорого стоит, наверно? Я у Зинки кур беру, у неё хорошие, откормленные.

– Пригодится, мам.

– Как белка… всё припасы на зиму делаешь. Хватит, уже полный буфет круп.

– Ничего, запас карман не трёт, – повторила Нина.

Она не успокоилась, пока не забила продуктами буфет и кухонный шкафчик.

***

Кукла с наступлением холодов на улицу выходила редко, всё больше лежала на коврике возле печки. Вот она задрала мордочку, смешно пошевелила ушами, к чему-то прислушиваясь, и подбежала к двери, виляя хвостом-прутиком. Это означало, что у калитки стоит тот, кому она рада. Через минуту в дом зашла Лиля, стуча ботинками.

– А мама и отец где? – спросила она после приветствий.

– В гостях. Они не знали, что ты придёшь. – Янина взяла у сестры пальто и повесила на вешалку.

– Это хорошо, что их нет, я с тобой хотела поговорить.

Лицо у Лили бледное, голубые глаза лихорадочно блестели, она покусывала губы – нервничала.

Червячок, крохотный червячок с бьющимся сердечком…

– Лилька, ты беременна!

– Не скроешь от тебя… я знаю, – с грустной улыбкой ответила сестра.

– Поздравляю тебя. Ты ведь хотела дочку.

– Издеваешься?

Лиля вскочила со стула, забегала из угла в угол.

– Мне сорок лет, понимаешь? Муж загулял с молоденькой продавщицей из промтоварного.