«Но теперь другие времена, другие нравы, — успокаивала себя Ася, — может, теперь в самый раз годится пословица: стерпится — слюбится. К тому же мне в моем возрасте совсем не грешно разделить любовь на духовную и телесную. Он обожает меня и будет все делать для меня, как мать для своего первенца. Душа моя будет петь всякий раз, когда он будет восторгаться мной. А что касается тела… я заведу любовника, когда он совсем угаснет, а, может, и раньше, как это делали дамы в восемнадцатом и девятнадцатом веках. И совесть меня мучить не будет. Какой роскошный особняк здесь, в Мадриде. Он обещал мне его подарить и многое другое сделать. Надо быстрее оформить наш брачный союз, закрепить его законодательно, тогда и у меня появятся кое — какие права. Еще десять месяцев ждать, это очень тяжело. Я, пожалуй, соглашусь, если он мне предложит этот дом в качестве подарка, а то у меня ничего нет. Случись что с ним, я останусь на бобах. Прав-то у меня никаких ни на что. Двадцать тысяч долларов, что он мне подарил почти подошли к концу. Когда мы поженимся, тогда и дочь Дмитрия Алексеевича вынуждена будет смириться, а так, кто я? Пожалуй, зря я все оттягивала церемонию бракосочетания, все проверяла себя, спрашивала, что мне делать и не находила ответа. А теперь ответ есть. Скорее бы настало это восьмое марта, помолка это уже что-то». Она лежала на мягкой перине, долго не могла заснуть в предвкушение всего светлого и радостного, что ее ждет после вступления в брак с очень богатым человеком.
Утром, зная разницу во времени в несколько часов между Мадридом и Киевом, она бросилась к телефону и начала звонить домой Дмитрию Алексеевичу.
Трубку сняла Рая. Ася очень обрадовалась, не зная, с чего начинать и как представиться. Но, как всегда бывает в таких случаях, когда человек волнуется, он начинает выкладывать то, что есть на самом деле. И Ася поступила точно так же.
— Это говорят из Мадрида, меня зовут Анастасией Ивановной… мы с Дмитрием Алексеевичем… короче, он сегодня в восемнадцать часов должен встретить меня в Киеве в аэропорту. Он уже выехал, вы не скажете?
— Он не вернулся из Ужгорода. У нас тут дожди, будет наводнение, вернее, оно уже началось. Я думаю, что отец просто выехать не может: дороги под водой. Я жду его звонка с минуты на минуту. А вы добирайтесь сами. Папа мне говорил о вас… Все, не будем занимать телефон, — ответила Рая и положила трубку.
Ася облегченно вздохнула. Рая не встретила ее враждебно, не бросила трубку, значит, она все знает и, очевидно, смирилась с тем, что другая женщина войдет в их дом вместо родной матери.
«Кроме того, Дмитрий Алексеевич, мог сесть на самолет в Ужгороде и улететь в Киев и оттуда будет мне названивать, а я возьму, да и прилечу, вот будет потеха. Надо предупредить экономку Изабеллу: если позвонят, пусть скажет, что я улетела в Киев и мой самолет приземлится в восемнадцать часов».
Когда Ася спустилась по трапу самолета, прилетевшего минута в минуту и, вместе с другими пассажирами покинула летное поле, у входа было много встречающих с цветами в руках, но среди них не оказалось Дмитрия Алексеевича. Она долго стояла на площади аэровокзала, поворачивая голову во все стороны, и всякий раз, когда подходили таксисты и спрашивали, куда отвезти, она коротко и сухо произносила: спасибо, не надо. Через час бесполезного ожидания, когда уже никто к ней не подходил с предложением услуг, она, потеряв всякую надежду на встречу, сама стала искать таксистов, чтоб добраться до какой-нибудь гостиницы.
Уже было девять часов вечера, когда она очутилась в трехместном номере, где были еще две женщины. В десять вечера Ася снова стала названивать домой Дмитрию Алексеевичу, но никто не брал трубку.
И тогда страшная, недобрая мысль закралась в ее душу. Что с ним, где он, жив ли он? Не могло такого быть, чтобы кто-то не приехал встречать, даже если Дмитрий Алексеевич не может выбраться из Ужгорода.
В Рахов она добралась на следующий день к вечеру и, отбросив все условности, направилась к дому своего будущего, но, увы, все еще не состоявшегося мужа.
Дом был погружен во мрак, входная калитка закрыта на замок. Ася не могла повернуться и уйти, так ничего и, не узнав, почему Дмитрий Алексеевич не встретил ее в Киеве.
Ливень уже прекратился, но десятиградусная температура способствовала интенсивному таянию снегов, поэтому Тиса наполнялась еще больше и ревела, как раненая волчица. Ася дрожала от этого воя. Наконец, ей удалось нащупать кнопку звонка с внутренней стороны калитки, и это обнадежило ее. После нескольких непрерывных звонков, входная дверь отворилась и на площадку, переваливаясь с ноги на ногу, с завязанным горлом, выползла экономка Жужика.
— Нет их, — сказала она сиплым голосов, — видать утопли. Уз Ужгорода ишшо в воскресение утром выехали, и до сих пор нет их.
Ася побледнела, вздрогнула и не смогла совладать с собой и громко вскрикнула:
— Лжете, не может этого быть! Быть этого не может, слышите?