Осиновая корона (СИ)

Но всё это будет потом, позже — а Уна здесь и сейчас. По обе стороны от неё — хрупкие осинки, под ногами — сугробы, впереди — серая скала Синий Зуб со снеговой шапкой высоко-высоко. Внешняя стена замка Кинбралан упирается в эту скалу — чуть дальше, там, где кончается засыпанный снегом пустырь…

Так холодно, тихо и хорошо. Так страшно.

Уна не понимала, что изменилось и отчего ей вдруг стало так трудно дышать. Не понимала, откуда взялись восторг и ужас перед всем вокруг, и одна чёткая, оглушительно громкая, но непонятная мысль, от которой она оцепенела:

Я — это я. Я Уна Тоури. Я живу. Я в мире. Есть я — и мир. Есть я и…

Додумать у неё не получилось. Что-то большое, неизбежное, длинное, как этот серо-белый день, вошло в неё и наполнило, и ничего уже не было так, как было раньше.

Уна вырвала ладошку из руки тёти Алисии (та коротко вскрикнула от неожиданности, сжимая пустую синюю рукавичку) и побежала вперёд — по снегу, неуклюже переваливаясь, сама не зная куда. Ни тогда, ни потом она не могла объяснить, что на неё нашло. Свистел ледяной воздух, мелькали стволы осин — они казались огромными, выше замковых башен… И небо будто смеялось над ней, подталкивая в спину ладонью.

Уна бежала, пока тётя Алисия и няня не догнали её. Няня Вилла жалобно приговаривала что-то — должно быть, что благородные леди так никогда не делают и что её слабое сердце не привыкло к такому. Тётя Алисия, наоборот, смеялась. Она повалила Уну в снег, подняла её, отряхнула и, всё ещё давясь хохотом, сказала, что узник сбежал из-под стражи и что Уна — вся в своего «дядюшку-бродягу»…

— В дядю Горо? — спросила Уна. Она уже знала, что два других дяди — Мелдон и Эйвир — погибли, сражаясь на Великой войне. А дядя Горо так часто уезжал — то тоже на службу, то на охоту, то на турниры в Меертон или Академию, — что, пожалуй, тётя могла бы дразнить его бродягой… Она ведь то и дело дразнит его.

— Нет, бунтовщица, — тётя Алисия присела рядом, поправила Уне шарф и стряхнула с меха на плаще последние хлопья снега. Она по-прежнему улыбалась, хотя Уна виновато шмыгнула носом. — В дядю Альена.

Старая Вилла цокнула языком, наклонилась к тёте и недовольно забормотала что-то ей на ухо.

Уна не стала прислушиваться.

Она стояла в снегу, и мир леденел вокруг неё — белая, безмолвная бездна под стволами осин.

С того дня она себя помнила.

ГЛАВА I

Отрывки из дневника Уны Тоури, леди Кинбраланской