Осиновая корона

Шаги Шун-Ди неровно шуршали по песку, пока он прохаживался до живой изгороди, увитой плющом, и обратно — к двухэтажному дому из пёстрого камня, который до сих пор не привык до конца считать собственным. Всё-таки его опекун-воспитатель на своё золото и построил дом, и разбил небольшой сад. Даже форму дома старик подбирал сам — так что в итоге получилась не то зауженная трапеция, не то пирамида со сглаженной вершиной. Так строили на их родном острове Маншах. Здесь, на Рюе, большая часть богачей предпочитала удобные жилища с плоской крышей.

Несуразно, в очередной раз подумал Шун-Ди, увидев в темноте громаду из булыжников. А уж при дневном свете, когда оттенок песчаника соседствует с розовой, голубой, бирюзовой краской… Он выбрал бы что-нибудь более неприметное. Подобные желания, наверное, отдают неблагодарностью к покойному, но… В этом доме не пристало жить такому заурядному человеку, как Шун-Ди, сын рабыни Кар-Ти-Йу, законопослушный торговец лекарствами. Скорее уж — какому-нибудь рискованному авантюристу, скрывающему ворохи тайн и страстей.

Кому-нибудь, кто изжил свои страхи и совершил рискованное путешествие через всё Обетованное. Кто пересёк океан. Кто навеки очарован западными землями — и в то же время испит ими до дна, так, что на прежнюю жизнь не хватает сил…

Кому-нибудь, кому нечего терять.

Мысли разбегались; чтобы собрать их в кучу, Шун-Ди прикрыл глаза и прошёлся пальцами по бусинам чёток. Молитвы Прародителю успокаивали его. Было уже очень поздно; вопреки тревожащему полнолунию, он хотел спать. Настало время, которое на Маншахе называют Часом Моря — потому что в ночной тишине якобы не слышно ничего, кроме плеска волн на берегу. Он следует за Часом Цикады и Часом Вора, перед Часом Соловья… В данном случае, впрочем, это не совсем отвечало истине: Шун-Ди жил в глубине острова, довольно далеко от моря, и (увы) не мог его слышать. Из-за стены лохматых кустов до него доносился лишь шум фонтана. Жалкая замена океану… В редкие моменты расслабления Шун-Ди до сих пор ощущал, как земля под ногами обманывает его. Ощущал корабельную качку, которой не было.

Он почувствовал, что уже не один в саду, и невольно вздрогнул. Обернулся — чтобы увидеть изящную тень, метнувшуюся по дорожке… Гибкие, тонкие лапы ступали по песку совершенно бесшумно; Шун-Ди беспомощно замер, и рука его не менее беспомощно замерла на чётках. Он смотрел, как тень отходит от кустов и попадает в полосу лунного света. Как плавно, во все стороны шевелятся, исследуя обстановку, острые уши. Как подрагивает кончик золотисто-рыжего пушистого хвоста.

Лис наконец выступил из тени и вышел навстречу Шун-Ди. Тот уже успел позабыть, как быстро и тихо он может двигаться. После грубости людей это обескураживало… И восхищало.

Глаза Лиса, однако, почти не менялись при смене обличья. Янтарная желтизна переливалась в них — странная, чужая желтизна.

Шун-Ди так долго скучал по ней.

— Лис, — сказал он. Его друг остановился посреди дорожки, всего в нескольких шагах, залитый светом луны. Шун-Ди сунул руку в мешочек на поясе и вытащил смятый комок — хлопковую простыню, в которую можно быстро завернуться. Время, проведённое в племени Двуликих на западе, заставляло заботиться о таких вещах. — Вот, я принёс. Хотя не был уверен, что ты придёшь в этом облике.

Вместо ответа Лис подобрался, перенеся вес на задние лапы, и прыгнул вперёд… Шун-Ди зажмурился от сияющей вспышки, после которой воздух испуганно задрожал; всплеск магии сотряс ночь, словно молния в грозу. Он не видел, как Лис описал в воздухе свой любимый кувырок — несколько мгновений он вообще ничего не видел. Магия слепила, и Шун-Ди мог бы сказать, что отвык — если бы к ней можно было привыкнуть…

Кувырок, в общем-то, не был необходим Двуликим для превращения. Но все они — и волки, и ласки, и птицы, и смертельно опасные тигры, и соплеменники Лиса — предпочитали делать его; Шун-Ди не знал, почему. Наверное, им просто нравилось впечатлять.

А Лису это нравилось ещё больше других.

Шун-Ди ненадолго отвернулся, стоя с протянутой рукой. Он сомневался, что Лис стыдится своей наготы — зато не сомневался в собственном смущении. Ещё до того, как шорох простыни стих, зазвучал насмешливый голос:

— Ты не был уверен, Шун-Ди-Го? Снова? Я уже и не помню, когда слышал от тебя слова с обратным смыслом…

Шун-Ди с обречённым вздохом взглянул на него. Лис уже завернулся в простыню — и довольно забавно в ней выглядел. Впрочем, это не помешало ему подбочениться, выставив длинную смуглую руку. Залихватски и шутливо подбочениться — как подобает менестрелю, а не оборотню.

Не Двуликому, мысленно исправился Шун-Ди.

— Я не был уверен, что ты превращаешься прямо на острове. Это чревато последствиями.

— Знаю, — Лис скорчил гримасу и зажмурился — жёлтые глаза-щели почти исчезли. Покачнулся с носков на пятки, забросив край простыни за плечо. — Чревато тем, что твои боязливые сородичи схватят меня и сожгут на костре.

Шун-Ди нервно усмехнулся. Шутка (если это была шутка, конечно) ему не понравилась.