Осиновый кол прилагается

Нервничая, я заняла свой мозг тем, что посчитала озвученные цифры, не просто же я поступила на физмат, мне это нравилось. Умножение на двадцать пять: умножаем на сто и делим на четыре.

Все резко обернулись на меня. На несколько секунд в зале воцарилась тишина и стало слышно как потрескивают пылающие в камине поленья.

— Натаниэль, Датмир с двумя прихвостнями кидались камнями в гостя его сиятельства. Их наглость и безнаказанность становятся недопустимыми, — наконец нарушил тишину Эгберт.

Сын маркиза шагнул к нам.

— Это они выпачкали тебе одежду? — обратился ко мне сын маркиза и не дождавшись ответа, крикнул стражникам за дверью. — Позовите Жозепа! Я разберусь с ними, брат. А что касается тебя, — он перевёл взгляд на меня, — раз уж твоя одежда испорчена, тебе отдадут камизу Датмира.

— Не стоит, — ответила я, а потом спохватившись, поклонилась сыну маркиза.

— Не утруждай себя, — махнул он рукой. — Почему не стоит?

Надевать то, что носила эта рыжая сволочь?! Ну уж нет.

— Я брезгую, — созналась я.

Наследный сын маркиза заломил бровь, а потом усмехнулся.

— Ладно, пожалую тебе кафтан со своего плеча. Им не побрезгуешь?

Я ошарашено на него взглянула, потом поклонилась.

— Сказал же не утруждай себя, — повторил Натаниэль Кристан.

— Спасибо брат, — поблагодарил за меня Эгберт.

— А как ты так быстро посчитал? — Своим сипловатым голосом вдруг спросил советник, подняв глаза от счёт. Он по-видимому всё это время был занят подсчётами бушелей пшеницы и не вникал в суть происходящего в принципе.

— Умножил, — пожала я плечами.

— А ответь-ка молодой человек, сколько будет пятьсот сорок один умножить на триста десять? — прищурился советник.

Я улыбнулась. Умножаем пятьсот сорок один на три, прибавляем ноль, прибавляем пятьсот сорок один и добавляем ещё ноль.

— Сто шестьдесят семь тысяч семьсот десять — ответила я меньше чем через минуту.

— Поразительно! — Всплеснул руками советник (очевидно такие цифры он уже умножил до этого).

Эгберт смотрел то на меня, то на советника, не понимая причём тут вообще какие-то цифры, в конце концов привёл он меня не за этим. А Натаниэль Кристан, напротив, заинтересовался и шагнул ко мне ещё ближе, рассматривая как диковинку на карнавале.

— А сколько будет четыреста сорок семь разделить на двенадцать? — Совсем оживился советник и даже как-то приосанился.

— Тридцать семь целых одна четвёртая, — ответила я после недолгих раздумий.

Советнику с его счётами потребовалось больше времени.

— Поразительно, поразительно, молодой человек! — Воскликнул он с таким воодушевлением как будто сам обучил меня грамоте и теперь хвастался этим.

Я улыбнулась. Что не скажи, а от этой похвалы мне сделалось приятно. Что ж всё-таки получила хоть какую-то пользу от физмата.

— Где ты научился счёту? А грамоту знаешь? — с долей почтения вкрадчиво спросил Натаниэль Кристан.

— С шести лет умею читать и писать, — не соврала я.

— А как ты попал к Тилли? Почему здравник? — Наморщил аристократический лоб граф.

— Лечить людей — моё призвание. — Отозвалась я, но так неуверенно будто отвечала на экзаменационный билет, который ещё не успела выучить.

— Когда закончите с поручением отца, оставайся в замке. Будешь подле меня, — сказал Натаниэль Кристан голосом, каким не спрашивают, а доводят своё решение до подчинённых.

— Спасибо ваше сиятельство, вы очень добры, но я не могу. Грэг Тилли — моя семья, я его не брошу.

Слова как-то сами собой соскочили с языка. Неужели я и правда считаю Грэга Тилли семьёй? Как бы то не было, я его не оставлю. За добро платят добром.

— Поговорим позже, иди, не успеешь переодеться к ужину, — флегматично произнёс Натаниэль.

Я поклонилась и вышла, столкнувшись у двери с Жозепом.

Не успела подняться на этаж нашего «номера», соображая в какую сторону дальше мне следует идти, как ко мне чуть ли не бегом кинулись учитель и отец Брауниг и на перебой начали расспрашивать:

— Что случилось?

— Тебя обидели?

— Всё уже в порядке, Эгберт спас меня, а сын его сиятельства обещал разобраться.

— Эгберт — славный юноша, — подмигнул мне Донсон Брауниг.

— Спас отчего? — Грэг Тилли уставился на грязный след на моей (ну то есть бывшей его) рубашке.

— В меня кидались камнями. Трое недоделков посчитали это забавным. Но всё уже хорошо благодаря Эгберту.

Эгберт… Как же приятно произносить его имя.

— Тут принесли рубашку из серо-голубого бархата. Сказали это тебе от графа, — растеряно сообщил Тилли.

Я шагнула внутрь комнаты-кельи. На моей (то есть отведённой мне) кровати лежал изысканный кафтан, расшитый серебряной нитью, с металлическими серыми пуговицами. Я залюбовалась. Потрогала мягкий бархат. Натаниэль Кристан не поскупился. От одёжки веяло цитрусово-лавандовым благовонием с кумарином и ванилью, как и от самого Натаниэля. Я поднесла рукав к носу и вдохнула аромат. Захотелось тотчас примерить его. Но идти на ужин в этом я всё-таки не решусь. А то учитель и отец Брауниг решат, что я зазналась. Ладно, сверну, чтобы аромат подольше сохранился и буду его обонять в свободное время.