Осип Мандельштам. Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

На присутствие фамилии главы РАППа Леопольда Авербаха среди подписавших письмо в защиту Мандельштама от Заславского и «Литературной газеты», опубликованное в «ЛГ» 13 мая 1929 года, справедливо обратил внимание в своей книге о Мандельштаме Г.М. Фрейдин[94]. Однако интерпретация им этого факта как части «борьбы за руководство в сфере идеологии и культуры», грешит генерализацией (аустановление связи «скорого падения Авербаха» с защитой им Мандельштама безосновательно). Имевшее самые существенные для Мандельштама последствия обращение за помощью к находящемуся в зените своего могущества Авербаху (в февральском письме 1930 года в ЦКК ВКП(б) Мандельштам упоминает о «моих с ним переговорах в апреле 1929 г.» [III: 596]) находит свое объяснение в конкретных событиях тогдашней литературно-политической жизни.

В конце октября 1928 года между Канатчиковым, представлявшим РАПП в ФОСП, и Авербахом произошел серьезный идеологический и личный конфликт, кончившийся заменой Канатчикова в ФОСП другим представителем РАППа[95]. Именно после удаления из РАППа дружественные Канатчикову функционеры из Агитпропа ЦК выдвинули его на должность главного редактора «Литгазеты»[96]. Поняв, что в истории вокруг «дела о переводах» Мандельштам выступает противником Канатчикова (а заодно и Ионова, которого рапповская критика именовала вкупе с Троцким «капитулянтом»[97]), Авербах становится на его сторону.

В этот период РАПП претендует на то, чтобы стать объединяющей всех стоящих на советской платформе писателей институцией[98], максимально привлекая «попутчиков», отделяемых от немногочисленных «буржуазных писателей» (символами последних выступают Замятин и Булгаков). В рамках идеологии «массового попутничества»[99]Авербах воспринимает Мандельштама как попутчика, находящегося «на пути интеграции в советское общество»[100] в тот момент, когда, по его словам, «пролетписатели должны еще теснее сблизиться с подлинно советскими интеллигентскими писателями»[101]. (Характерно, что в общеполитическом плане партийные круги, к которым в этот период принадлежал Авербах и которые к осени 1930 года оформились в так называемую группу Сырцова – Ломинадзе, также выступали против «спецеедства» – за большее доверие к старым специалистам и за более активное привлечение их к работе[102].) Не следует забывать и о том, что, по позднейшей характеристике Горького, возглавляемая Авербахом верхушка РАППа на рубеже 1930-х годов объединяла «наиболее грамотных и культурных из литераторов-партийцев»[103] – и именно в этом контексте противопоставления Авербаха и его партийно-литературных оппонентов следует читать слова Георгия Адамовича о «парадоксальном положении: Авербах и его РАПП оказались защитниками писателей, последним легальным оплотом мысли и слова в России»[104].

Авербах не только подписывает письмо в защиту Мандельштама, но и предоставляет ему страницы своего журнала «На литературном посту» (1929– № 13) для интервью «О переводах», в котором Мандельштам в еще более радикальной, нежели в «Известиях», и органичной для рапповского издания стилистике призывает поставить «под контроль работу ГИЗа», «свернуть шею» «близорукому коммерческому подходу», избавиться от «бывших и лишних людей» среди переводчиков и, наконец, более решительно «обезвреживать» идеологическим комментарием политически не «стопроцентно» благонадежные книги. Неслучайно в тексте интервью Мандельштама присутствует «чуть ли не единственное» у него, по наблюдению О.А. Лекманова, «противопоставление газеты книге со знаком плюс»[105]. Характерным образом оно оказывается связано с упоминанием «Комсомольской правды», в этот период близкой к Авербаху[106] и занятой, в частности, последовательной критикой «Литературной газеты»[107]. В разбирающей «дело Мандельштама» Конфликтной комиссии ФОСП представители РАППа и «Комсомольская правда» встают на его защиту[108].

Многомесячная тяжба вокруг «дела о переводах» обернулась для Мандельштама серьезнейшим личным кризисом. Неудовлетворенный той степенью солидарности, которую проявили по отношению к нему даже дружественно настроенные писатели, он заявляет о разрыве с «литературой» – в том самом ее понимании, в каком это слово было употреблено в его письме 1923 года отцу («„литература" мне омерзительна») – то есть о разрыве с заказной, оплачиваемой, «разрешенной» (как это будет названо в «Четвертой прозе») литературной работой, позволяющей сводить концы с концами, но унижающей писателя и разрушающей его сознание. С этой «литературой» неразрывна «организованная писательская общественность» – в «Открытом письме советским писателям» в феврале 1930 года Мандельштам в лице ФОСП проклинает и ее.