Осип Мандельштам. Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

Ответ про Мандельштама был получен Рудаковым в воронежском ССП после возвращения одного из его руководителей Ст. Стойчева из Москвы, где тот, очевидно, входил в курс новейших идеологических веяний. «К М<андельштаму> отношенье непоправимо-отрицательное, даже пренебрежительное (вопреки его о них рассказам)», – сообщал Рудаков 10 марта 1936 года[603]. Это не замедлило проявиться публично: «На днях с трибуны облпленума писателей было здесь произнесено, что я „пустое место и пишу будуарные (бу-ду-ар-ны-е) стишки и что возиться со мной довольно”», – писал брату жены Мандельштам месяц спустя (III: 539^_54О). Судя по письмам поэта 1936 – начала 1937 года и по свидетельствам Рудакова, Мандельштаму осталась не ясна связь резкого изменения отношения к нему со стороны воронежского ССП с новыми партийными установками. Невозможность «рационализировать» причины ухудшения своего положения («Все общественные организации <…> держат меня под абсолютным бойкотом. Вся эта картина сложилась за последние несколько месяцев, причем вся моя воронежская деятельность не дает к этому ни малейшего повода»: III: 549) служит причиной тяжелой депрессии Мандельштама к концу ссылки.

Антиформалистическая кампания и сопровождавшая ее обстановка идеологической «чистки рядов» и травли сводили на нет те гарантии писательского существования Мандельштама и его использования как «культурной силы» и «большого мастера и знатока поэтического творчества», которые были даны письмом П.Ф. Юдина от 20 ноября 1934 года и в целом выполнялись до 1936 года. В «отчетном» письме Ставскому от 28 сентября 1936 года, фактически снимая с себя всякую ответственность за происходящее с Мандельштамом («Ни членом, ни кандидатом организации он не является и в деятельности ССП никакого участия не принимает»), Стойчев, реагируя на актуальную идеологическую конъюнктуру, прямо мотивирует резко отрицательную характеристику Мандельштама исчерпанием необходимости литературной учебы у «мастеров»:

Основное ядро наших писателей, несомненно, здорово, творчески дееспособно. У большинства из наших писателей дело овладения основами литературного мастерства подходит к концу, и в ближайшее время мы вправе ожидать от них зрелых, достойных Сталинской эпохи произведений[604].

К моменту возвращения Мандельштама в Москву в конце мая 1937 года ситуация усугублялась вакханалией политического террора, начавшейся во второй половине 1936 года. Стратегия максимально широкого писательского объединения в рамках ССП, доминировавшая при создании Союза, сменилась на противоположную – насаждение атмосферы тотальной подозрительности и истерическое обнаружение все новых «врагов народа» вели к идее необходимости чистки писателей. «Литературная газета» сообщала с заседания президиума ССП:

Мы плохо знали членов Союза и тем самым дали возможность классовому врагу проникнуть в наши ряды, дали ему возможность творить гнуснейшие дела, прикрываясь званием советского писателя. <…> Нужно добиться стопроцентного оздоровления писательской организации [605].

Посетивший за месяц до возвращения Мандельштама трехдневное собрание драматургов в ССП А.К. Гладков записывал в дневнике:

Я слушал и смотрел на все это с жадным интересом, словно присутствовал на заседании Конвента в день падения Робеспьера. Масштаб, конечно, иной, но и тут тоже не игрушки, и тут пахнет кровью, и тут кончаются судьбы, а может быть и чьи-то жизни[606].

В этих, с каждым месяцем эскалирующих, условиях стремление Мандельштама с его политически неблагонадежным прошлым к инкорпорации в Союз было бесперспективным. Ответственный секретарь ССП Ставский, к которому Мандельштам настойчиво адресовался с просьбами о материальной помощи и с книгой новых стихов, был с головой погружен в борьбу за свое физическое выживание в обстановке чреватых арестом политических доносов и подсиживания со стороны различных писательских групп [607]. Проблема Мандельштама осложнялась для Ставского его косвенной личной заинтересованностью в жилплощади Мандельштамов, куда в марте 1936 года – по просьбе Ставского и с разрешения Н.Я. Мандельштам – был временно поселен его знакомый, писатель Н. Костарев. Весной 1937 года Костарев в нарушение договоренностей и без ведома хозяев прописался в квартире Мандельштамов.