Оскал Анубиса

Енски с интересом разглядывал незнакомку. На вид женщине было лет двадцать семь, однако он не обольщался на сей счет и допускал, что ей может быть и все сорок. Умело наложенная косметика и по-европейски изящная фигура могли вскружить голову любому здоровому мужчине. На любительский взгляд профессора, в одежде незнакомки уж слишком преобладал местный колорит: скупой египетский орнамент на легкой хлопковой футболке и длинная юбка с запахом, украшенная той же квадратной юлой. Впрочем, для египтянки даже очень вызывающе. Обычно здешние женщины носят куда более традиционные наряды. Их платья-мелаи — та же разновидность мужской галабеи. Голова закутана в платок, из-под которого в восьми случаях из десяти выпирают по-хомячьи круглые щеки. У этой же голова была непокрытой. Черные волосы, стянутые на затылке в тугой узел, подчеркивали точеную шею.

“Странное лицо”, — подумал профессор. На первый взгляд, да и на второй тоже, все в порядке. Четкий профиль, тонкий с горбинкой арабский нос, глаза — черная слива. Но что-то царапало эстетический взор Енски-старшего. Впрочем, на этом его наблюдения прервались. Лифт лениво раскрыл свою стальную пасть, и молодая арабка выпорхнула в холл и растворилась в толпе.

Алекс прошел в ресторан и сел за столик в глубине зала. Ему нравился этот отель. Все в нем было выдержано в ровном стиле. В любимом традиционно английском стиле.

Большие окна были раскрыты, и легкий ветер лениво надувал молочно-прозрачные шторы. Солнечный свет беспрепятственно освещал половину зала. Белые скатерти и серебряные столовые приборы на столах сияли. английская благопристойность просто сочилась из всех щелей.

Профессор с удовольствием отметил, что зал больше чем наполовину пуст. Чистенькая группа старичков-немцев уже позавтракала и организованным отрядом отправилась по команде фотографировать новую порцию достопримечательностей. Голландская молодая пара, явно молодожены, у них это написано на лицах крупными буквами, встала из-за стола и, полуобнявшись, отправилась куда-то неспешным шагом.

Официант уже подносил обычный заказ Енски. Это было оговорено заранее при вселении в отель. Любимая овсянка, яйцо всмятку, чашка кофе с молочным шоколадом и апельсиновый сок. И никаких новшеств. Одно обстоятельство, которое портило утреннюю идиллию, состояло в том, что в центре зала сидел явно русский нувориш, обвешанный, как рождественская елка, золотыми цепями на волосатой груди и запястьях, и требовал блинов с черной икрой.

Археолог с сожалением вздохнул и углубился в завтрак. Русских он недолюбливал. Особенно после знаменитой одесской эпопеи. Единственные, для кого Алекс делал исключение, были его боевые товарищи Гурфин-кель и Покровский.

Уже допивая кофе и просматривая последний лист “Times”, он услышал приятный женский голос с мягким арабским акцентом:

— Простите, пожалуйста, профессор, я не помешаю?

Тоскливые глаза сфинксов.

Безумно красивые глаза.

А черный зрачок словно плавает в формалине.

— Чем могу быть полезен? — вежливо отозвался он.

Девушка как-то по-детски неуверенно замялась, и профессор списал свои первые негативные ощущения на сильную жару. Тем временем она продолжила:

— Меня зовут Мона. Мона Самель. Я студентка Каирского исторического университета. Читала все ваши работы…

Алекс чуть сдвинул брови.

Заметив это, она в испуге затараторила еще быстрее:

— Я восхищаюсь вами! Вы единственный человек, который полностью осознает проблему сохранения исторических ценностей от разграбления.

После этих слов Мона просто преобразилась. Внутри нее словно медленно разгорался огонь, глаза оттаяли и засияли легким безумием. В девушку словно дьявол вселился. И от этого она стала еще притягательнее. Профессор торопливо пригласил ее сесть за свой столик, чтобы не привлекать внимания персонала гостиницы. Тем временем она продолжала:

— Как жаль, что таких искренних людей, как вы, осталось так мало. Вы не представляете, профессор, как страдает мое сердце, когда я вижу, что происходит с бесценными сокровищами Долины Царей! — Девушка коснулась тонкими нервными пальцами лба, с тоской взглянула на профессора и закончила: — Какими чудовищными способами и неимоверными ухищрениями они погубили красоту, созданную нашими предками. Разрушили святые места.

Она опустила голову и глубоко вздохнула. Енски-старший с ужасом стал подозревать, что она сейчас расплачется. Однако англичанин ошибся. Мона подняла голову и взглянула на него. Алекс даже смутился, в ее глазах откровенно читался сексуальный призыв. И, что было более удивительным, чуть прикрыв глаза, она улыбалась. Молодая женщина прекрасно отдавала отчет своим действиям. Уже тихо, властно приковав к себе зачарованный взгляд Енски, чуть хриплым шепотом она добавила:

— Я восхищаюсь вами, профессор…

В ушах громко ухала толчками кровь.

“Тр-рубы Иер-рихонские! Так и до инфаркта недалеко, — подумал археолог. — Однако девчонка хороша”. А вслух твердым голосом спросил: