Оскал смерти

Он благополучно доставил всех наших раненых в тыловой госпиталь, а затем, как я и велел ему, направился в соседнюю деревню. Там им пришлось спрятаться и затаиться, пока не уйдут русские танки. Раненых было как раз пятеро, по числу повозок, — один в живот, другой в легкое и еще трое в бедро. К тому времени, когда они разместили всех их в повозках, уже совсем стемнело. Почти сразу после выезда из деревни они угодили в засаду, но защищались настолько отчаянно, что русские махнули на них рукой и оставили в покое. Вокруг было настолько темно, что отстреливаться приходилось, ориентируясь только на вспышки от выстрелов врага. В самом начале перестрелки русский доброволец, правивший Морицом, был убит прямым попаданием пули в голову. Как только он упал с козел, Мориц припустил галопом и скрылся. Еще один конь был застрелен насмерть, а санитар-носильщик — ранен в руку.

Отбившись от засады, Тульпин и его люди вернулись обратно в деревню, где от соседнего батальона, раненых из которого они везли, им было выделено сопровождение вплоть до самого госпиталя. Всю дорогу Тульпин напряженно вглядывался, как он рассказал мне, в темноту, стараясь высмотреть где-нибудь Морица и увезенного им раненного в живот, но все тщетно. Доехав до места стычки с красными, они подцепили повозку убитого коня к повозке Макса, и дальше колонна уже добралась до госпиталя без дополнительных приключений.

— Генрих к тому времени был уже там, а раненный в живот — на операционном столе. Вот так оно все и было. Это все, — закончил Тульпин.

Когда я добрался до штаба батальона, все там уже спали. Однако Нойхофф, страдавший вот уже много последних недель расстройством сна, бодрствовал.

— Вернулись? — спросил он меня шепотом.

— Да, герр майор, — прошептал я в ответ.

— Все?

— Почти. Все раненые были доставлены в госпиталь. Тульпин угодил в засаду, но проявил себя весьма похвальным образом, герр майор. Я считаю, что его следует рекомендовать для награждения Железным Крестом 2-го класса.

— Подайте мне подробное донесение об этом завтра утром, доктор. Я подключу его к другим ходатайствам о награждениях.

С этими словами Нойхофф пожелал мне спокойной ночи и повернулся на другой бок. Через пару минут, задув свечу, заснул и я, надеясь на то, что в эту ночь русские уже больше не побеспокоят нас.

Они действительно вели себя тихо не только всю оставшуюся ночь, но и значительную часть следующего дня, пока не потеплело и не начал подтаивать снег. Ближе к полудню на батальонном посту боевого управления появился Больски. Отсалютовав, он доложил Нойхоффу:

— Герр майор, я приказал арестовать унтер-офицера Шмидта по обвинению в трусости перед лицом врага, а также в неподчинении приказу.

Маниакальная депрессия, лихорадка и обморожения

Повисла неуютная тишина; Нойхофф выглядел раздосадованным и выведенным из душевного равновесия. Это означало, что рапорт должен был быть отправлен в штаб полка, а за этим последовал бы трибунал и расстрельная команда — если Больски был прав. Все то время, пока Нойхофф ознакамливался с содержанием рапорта, Больски с самым решительным и непреклонным видом стоял по стойке смирно. Нойхофф бросил рапорт на свой стол и ничего не сказал.

— Это какой Шмидт? — спросил я. — Шмидт-юрист?

— Да, он самый, — резко ответил Больски.

— Но он же славный парень! — протестующе воскликнул я.

— Если вы полагаете, что он славный, то я тогда уже даже и не знаю, что же такое трус, — грубо перебил меня Больски.

— Не могу понять, — озадаченно проговорил Нойхофф. — Он всегда был хорошим солдатом. Железный Крест 1-го класса, Железный Крест 2-го класса…

После небольшой паузы он обратился прямо к Больски:

— Не желаете ли провести тщательное дополнительное дознание по этому случаю?

— Если данный случай трусости оставить безнаказанным, герр майор, это обязательно скажется самым отрицательным образом на дисциплине во вверенном мне подразделении. Сожалею, но я вынужден настаивать на правильных ответных мерах по моему рапорту, — непреклонно ответил Больски.

— В таком случае пусть все происходит в установленном порядке. Благодарю вас, — отрывисто-грубо проговорил Нойхофф.

Больски отдал честь и вышел.

— Вечно с ним какие-нибудь неприятности, — устало проговорил Нойхофф вслед ушедшему Больски. — Теперь мне придется представить это на рассмотрение в штаб полка. Для Шмидта это конец. Этот рапорт будет означать для него расстрел!

Он кинул мне бумаги через стол. Вот что мне удалось из них выяснить.