Оскар Уайльд, или Правда масок

На следующий же день Бернард Шоу выступил в Лондоне на конгрессе Лиги по правам человека с разоблачительной речью по поводу наказания кнутом, которое все еще применялось в тюрьмах. Кроме того, в прессе появилась большая статья, в которой один за другим были перечислены аргументы автора «Баллады Редингской тюрьмы»; автор статьи потребовал от государственного секретаря внутренних дел, чтобы эти аргументы были приняты во внимание до окончания заседания конгресса. «Пришло время положить конец игре в этот неслыханный скандал», — писала «Дейли кроникл» 25 марта. 30-го в газете было помещено интервью с узником, доведенным тюремным режимом до полной апатии.

Старая приятельница Оскара Уайльда Джорджина Уэлдон, прославившаяся тем, что заточила у себя Шарля Гуно, в которого была безумно влюблена, опубликовала собственное письмо о своем опыте пребывания в тюрьме. К ней присоединились другие свидетели тех ужасов, о которых написал Уайльд. В прессе появилось также еще одно письмо, написанное группой женщин, представительниц интеллектуальных кругов Лондона, среди которых были Эллен Терри и мисс Россетти; письмо было адресовано Эмилю Золя. Оскар Уайльд, отверженный, изгнанник, гомосексуалист, стал настоящим вдохновителем целого восстания за права человека! При этом Англия не упускала возможности заклеймить позором безответственность Франции, пославшей подкрепление в Конго для поддержки «миссии Маршана», призванной противостоять «гуманитарной миссии» Англии в Судане и Египте.

28 марта 1898 года Шерард и Роуленд Стронг, заехав за Уайльдом, повезли его на ужин, на котором присутствовал еще один герой дня, майор Эстерхази. «Меня потащили на ужин, чтобы познакомить с Эстерхази. Майор оказался удивительной личностью. Когда-нибудь я опишу все, о чем он рассказал. Само собой разумеется, он рассказывал только о Дрейфусе и К°»[587].Через несколько дней Уайльд сказал Даврэ: «Это автор того самого бордеро, он мне признался. Эстерхази гораздо интересней, чем Дрейфус, который, как выясняется, невиновен. Невиновные всегда неправы. Чтобы стать преступником, необходимо обладать воображением и отвагой, но какая досада, что Эстерхази так и не отправили в тюрьму».

Оскар Уайльд тоже увлекся этим делом, которое восстановило одну половину Франции против другой и разделило интеллектуальные круги на два отчаянно враждующих лагеря. Он не мог не заметить сходства между обоими случаями, своим и капитана Дрейфуса, осужденного без каких-либо доказательств. Как отмечал Жозеф Рейнаш, один из историков, вплотную занимавшихся делом, «этому англичанину, самому утонченному и самому развращенному из людей, было приятно лицезреть шпиона, внезапно ставшего национальным героем». Вместе с Роулендом Стронгом, Шерардом, Эстерхази и еще одним приятелем итальянского военного атташе Паниццарди Оскар Уайльд оказался посвященным во все детали дела, после чего он уже никак не мог не согласиться с открытым письмом Эмиля Золя президенту Республики, напечатанным под заголовком, ставшим навсегда знаменитым: «Я обвиняю», в котором великий романист протестовал против оправдательного приговора Эстерхази, вынесенного по приказу свыше. Но при этом он с удовлетворением встретил известие об отмене, в связи с допущенным нарушением судебной процедуры, приговора, вынесенного самому Эмилю Золя.

Постоянно думая о переводе «Баллады», Уайльд обменивался с Даврэ многочисленными письмами и очень внимательно следил за ходом работы, что не мешало ему заниматься обстановкой квартиры Дугласа, который только что одержал очередную победу, на этот раз над слегка вороватым цветочником, которого тотчас окрестил «Флорифером»[588].

7 апреля в Генуе скончалась Констанс; известие стало для Уайльда ужасным ударом, как он сам писал Россу: «Констанс умерла. Приезжай завтра и остановись в моем отеле. Я в великом горе». И Карлосу Блэккеру: «Это воистину ужасно. Я места себе не нахожу. Если бы мы встретились, поцеловались… Но поздно. Как жестока жизнь (…) Я покинул свою комнату, потому что страшусь оставаться один». «Меня переполняет скорбь, — писал он брату Констанс. — Это самая жестокая из трагедий»[589]. Эти слова передают ту глубокую нежность, которую Уайльд питал по отношению к жене и которая устояла, несмотря на все испытания; смерть жены оставила его наедине с самим собой, теперь ему одному суждено было нести в себе «великую мировую скорбь», которая с каждым днем была для него все тяжелее.