Осколки

— Вот такой популярности я и не хотела.

— Честолюбие — это прекрасно, но не в нашем ремесле.

Я молча смотрю в окно. Не знаю, что сказать. С чего вообще начинают душевный стриптиз? Растерянность и необходимость играть по чужим правилам меня злит. Вот зачем ему в это лезть? Зачем все эти игры в рыцаря на белом коне, который придет и спасет принцессу из лап ее прошлого дракона? Бред!

— Не надо об этом думать, — я вздрогнула.

— Ты о чем?

— О том, о чем ты сейчас думаешь — не надо.

— Ты мысли читать умеешь?

— У тебя на лице все написано. Сил нет смотреть.

— Не смотри. Мне все равно об этом говорить сейчас, никуда не денешься, — я вдруг разозлилась. Больше всего — на себя, но досталось Сергею.

— И я был бы рад, если б можно было без этих разговоров. Я понимаю, что это больно. Но иначе никак?

— Никак. Не волнуйся, подробностей не будет. Тебе ведь не обязательно знать сколько раз и как…

— Хватит! — Сергей меня оборвал, — Зачем ты это делаешь?

— Хочу, чтоб ты понял, что все это не похоже на сопливые мелодрамы — появился мужик, любовь и все проблемы прошли, психика восстановилась. Это так не работает, я теперь такая навсегда. Сломанная, бракованная, с кошмарами, страхами, паническими атаками. И тебе придется с этим мириться, возможно даже подстраиваться, прогибаться.

— Вот оно что… Саш, я никогда легких путей-то и не искал, повторюсь. А потом…. Я влюбился по уши! Мне без тебя хреново, понимаешь? Пусто. Не хочу так.

— Это пройдет.

— Не пройдет. Это всерьез. Всерьез и поэтому меня так клинит на тебе, а ты этого в упор не видишь. Ты уже все решила — Топольский бабник, я навечно одинока, все, занавес! Только не так, Саш, совсем не так.

— Расскажи мне тогда, как?

— Я — пень, который на старости лет крепко влюбился и не понимаю, что мне сделать, чтоб ничего не испортить. Ты права, я в себе не уверен, мне эти шестнадцать лет разницы костью в горле. Хотя. я рядом с тобой вообще ни в чем не уверен, кроме того, что ты мне безумно нравишься. А ты… Я в точку попал — иллюзия, мечта, сказка, — он повернул руль, сворачивая в сторону Лугового, на меня Сергей по-прежнему не смотрит, — я когда эти фотографии увидел, такая злоба вперемешку с болью, до темноты в глазах. Я не думал, что меня настолько заденет, поэтому и повел себя как последний мудак, но я сам себе сожрал уже за это, Саш!

— Мне тебя пожалеть?

— Можешь выматерить, — предложил он.

— Обойдешься.

— Зря отказываешься.

— А откуда такая уверенность, что мне это нужно? Может у меня уже нет ничего к тебе?

— Я был на концерте, — напомнил Сергей.

— Так я имен не называла, — отбила я, — может у меня все перегорело уже и это так, прощальный аккорд? — наверное, мне пора запомнить, что Топольского не стоит провоцировать и брать на слабо.

Мы как раз остановились на светофоре, и он вдруг перегнулся ко мне, касаясь моих губ своими. Тело откликнулось раньше, чем я успела опомниться и себе что-то запретить. Сердце рухнуло вниз, бешено забившись. Господи, как я соскучилась! По нему, по глазам, рукам, голосу, губам, запаху…

— Перегорело? — спросил он, так и не отстранившись.

— Сережа… — беспомощно начала я. Что я скажу? Все и так понятно.

— Плохо мне без тебя, Санечка. Очень плохо, — он выпрямился — на светофоре как раз загорелся зеленый.

Машина тронулась. Теперь Сергей тоже молчит, глядя на дорогу. Я только сейчас замечаю, что на нем та же льняная рубашка, что была в первую нашу встречу. Как символично, да?

В горле неприятный колючий ком, но плакать нельзя, и дело тут даже не в то, что smoky eyes старательно нарисованный Надюшкой превратится в грустную панду, а в том, что слезы — это слабость, а слабой я сейчас быть не могу. Беседовать с Топольским нужно на равных, чтобы он меня услышал. И у меня получится, наверное, если он больше не станет меня целовать.

На лобовое стекло упали первые капли дождя, Топольский включил дворник, все так же, не глядя на меня. Молчание становится все более натянутым. Интересно, о чем он думает?

— Сережа, — не выдержала я, когда тишина стала такой вязкой и тяжелой, что ее можно было потрогать руками.

— Да?

— Ты понимаешь, что у меня шанса на ошибку нет, я не хочу снова себя собирать из кусочков.

— Я тебе это и не предлагаю. Я уже сказал, что у меня все всерьез, самому страшно, насколько всерьез. Стал бы я срываться с гастролей ради твоего концерта, если бы хотел только поиграть?

— Кто знает, как ты за девушками ухаживаешь, вдруг это для тебя в порядке вещей?

— Ревнуешь? — Сергей наконец посмотрел на меня, — Зря. Саш, прости, но у меня между отношениями и работой обычно перевешивает работа. Обычно, но не с тобой.

— Могу гордиться?

— Можешь. Но меня это пугает, если честно. Напомни, куда сейчас сворачивать?

— Направо и до конца.

Если бы Топольский начал увиливать и клясться мне в верности я бы не поверила, а вот эта его честность меня обезоружила. Он, в отличие от меня, был готов душу вывернуть, если понадобится.

Пока я думала, мы добрались до Лугового. Лениво шурша дождевиком подошел охранник. Имени я его не помню, лопоухий парнишка появился совсем недавно.