Осколки

Матросы отвязали толстые канаты, намотанные на тумбы-тонсиллы. Упёрлись шестами в пирс. Возле носа пентеры появилась маленькая десятивёсельная эйкосора. С неё бросили канат.

— Ну, помогайте боги, — сказал Менедем.

Пентера медленно отходила от пирса. Когда пространство между ним и бортом позволило, гребцы нижнего ряда, таламиты, вытолкнули наружу вёсла.

Дион и Никодим стояли на корме и смотрели на берег. Молчали.

Александрия

— Уходи, я задержу их.

Ваджрасанджит воткнул в землю перед собой несколько стрел и расчехлил лук. Антенор мрачно поглядел на него, скинул заплечный мешок и вытянул из-за пояса топор.

— Нет, — остановил друга кшатрий, — я оставаюсь, ты уходи.

«Остаюсь…» — мысленно поправил Антенор, но вслух сказал другое:

— Мы умрём вместе.

— Вместе нет, — спокойно и как-то даже устало, словно учитель бестолковому ученику, ответил Ваджрасанджит, — ты важный для мальчик. Иди, друг.

Десять ударов сердца Антенор смотрел кшатрию в глаза, затем протянул руку.

— Мы ещё встретимся, мой друг.

Ваджрасанджит улыбнулся.

— Мы ещё встретимся, — уверенно заявил Антенор и повернулся к Барсине, — они догоняют нас, ты сможешь идти быстрее?

Барсина молча кивнула.

— Сколько у него стрел? — угрюмо спросил Геракл.

— Немного, — ответил Антенор, — но я его знаю, ни одна из них не пройдёт мимо.

Загудела тетива, и стрела унеслась в цель. Антенор обернулся: Вадрасан, высунувшись немного из-за огромного валуна, служившего ему укрытием, и растянув свой тугой лук, выцеливал следующую жертву. Македонянин видел лишь его спину, но почему-то был уверен, что тот улыбается.

— Мы ещё встретимся, — прошептал Антенор, отвернулся и ускорил шаг.

На его щеке блестела светлая полоска. Начался дождь.

Он проснулся от перестука капель по черепице и долго не мог вспомнить, где находится.

— Смотри-ка, дождь, — раздался голос Аристомена, хозяина комнаты, где уже почти месяц обитал бывший конюх.

Аристомен встал с соседней постели, высунул голову за дверь, в один из дворцовых перистилей.

— И небо всё затянуто. Тебе, считай, повезло. Чудо из чудес увидел.

— Ничего я не вижу, кроме твоей спины, — буркнул Антенор.

Он тоже нехотя поднялся и подошёл к двери. И верно, дождь. Сильный. Весь мощёный двор уже покрывала лужа.

— В чём чудо-то?

— Дожди здесь, в Александрии, — большая редкость, — пояснил Аристомен, — раз в год может идёт. Если два — то это уже бедствие из бедствий. В Мемфисе ты воды с неба не дождёшься. Так что Страна Реки тебе решила все чудеса свои открыть. Любит тебя.

— Не могу сказать, что взаимно, — буркнул Антенор.

Последнее время он очень страдал от жары. Нигде, даже в Финикии так не поджаривался. Вчерашний день был вообще, будто в топке у Гефеста, потому сегодняшняя погода действительно казалась чем-то нереальным.

Ночами ему снился холод. Горы. Парапамис.

Всё чаще в снах он видел мальчика. Четырёхлетнего, потом девятилетнего. Он помнил его таким. Последний раз видел три года назад, после спасения из Норы, когда проведывал их с матерью по приказу Эвмена. Большая, не по росту безрукавка из овчины. Тёмные, в мать, волосы. Серьёзный, не детский взгляд. После долгой разлуки, Антенор часто не мог вспомнить его лица, память размывала черты. Не сомневался, что узнает тотчас же, как увидит, но во сне вспомнить не мог. Последние дни он видел Геракла всё чаще. И теперь всегда с лицом Леонтиска.

Это, без сомнения, знамение. Что-то боги хотели ему сказать. Не прямо, конечно. Боги напрямую никому ничего не открывают. Ждут, что он о чём-то догадается.

Серьёзный взгляд. А в четыре года был испуганный. Антенор не помнил, чтобы Геракл когда-нибудь смеялся.

Этот сон повторялся. Вчера тоже снилось что-то подобное. Погоня. Стрелы. Но кое-что было иначе. Сон кончился болью. Его, Антенора болью. Стрелой в груди. Египетской стрелой, с наконечником в форме рыбки…