Осколки

«Оно и видно, как учился», — подумал Иероним, но говорить сие вслух поостерёгся.

Молодой кардиец обошёл корму кругом и, прищурившись, нахмурившись, с видом знатока изрёк:

— Чего-то слишком широка для пентеры.

— А это и не пентера, — ответил Неарх.

— Гексера?[75] — спросил Иероним, — какие Дионисий Сиракузский изобрёл?

Дионисий Младший (397–337 до н. э.) — тиран Сиракуз, сын Дионисия Старшего.

— Ну, изобрели-то, скорее всего, мастера Дионисия, а не он сам, — усмехнулся Неарх, — ещё его отец собрал в Сиракузах лучших механиков со всей Эллады, и они построили ему множество хитрых машин. И ты не угадал: в гексере два таламита,[76] два зигита и два транита с каждого борта. А здесь на одного транита больше.

— Ишь ты. Мощь. Гептера[77] значит. Кто-нибудь прежде строил такие?

— Нет. Мы первые. И ещё крупнее построим.

Иероним посмотрел, как мастера крепили гипозомы — толстенные канаты, которые протягивали как внутри, так и снаружи вдоль бортов для дополнительной стяжки и защиты. Потом прошёл под днищем гептеры, между дриоксов, подпорок строящегося корабля, приподнятого над землёй почти на высоту человеческого роста. Провёл рукой по ароматным свежеструганным, ещё не просмолённым кипарисовым доскам, собранным в прочный набор корабельного остова, который финикийцы называли магалией. Доски точно пригнаны друг к другу и скреплены шипами из акации.

Нарождающийся гигант завораживал молодого кардийца. Иероним ежедневно подолгу торчал на верфях, любуясь, как плотники ловко и умело гнут распаренные доски, подгоняя их так точно, что травинку в щель не просунуть. Пользуясь привилегиями «придворного историка» Антигона, он вникал в секретные чертежи Аполлодора и его помощников. Задавал вопросы.

— Как его имя? — обернулся кардиец к Неарху.

— Этот будут звать — «Котт».

«Котт» — сын Урана и Геи. Сторукий великан, сторожащий мятежных титанов, низвергнутых в Тартар Громовержцем.

Его брат «Гиес» уже спущен на воду. А другой брат, исполин «Бриарей» строится в соседнем неорионе. «Бриарея» будут приводить в движение четыре сотни гребцов — самый большой корабль, когда-либо построенный в эллинском мире. По крайней мере, так полагал Антигон.

Неподалёку рабочие под руководством Протея собирали машину для «Бриарея», которая будет способна метать камни весом в талант. Это чудовище, пятнадцати локтей в длину, десяти в высоту и столько же в ширину, невозможно ворочать. Стрелять оно будет только по курсу и предназначено не для морского боя, а для обстрела прибрежных крепостей, Тира в первую очередь. Во флоте, который строил Антигон, такой здоровенный палинтон был единственным, но машины меньших размеров, включая стрелометы-эвтитоны, ставились на корабли во множестве.

В афинских афрактах,[78] принёсших Фемистоклу победу над флотом Ксеркса (в который входили финикийцы, египтяне и ионийские эллины), гребцы ничем не были защищены от стрел и дротиков противника. Однако лёгкая подвижная триера отличалась большой маневренностью и скоростью. Эпибаты избегали рукопашной, предпочитали бить врага издали, и сходиться в палубной свалке только в крайнем случае. Основным средством ведения боя долгое время оставался таран. В какой-то момент коринфяне, а следом за ними жители Сиракуз опробовали иную тактику боя. Они стали применять машины. Именно тогда корабли начали расти вширь. К каждому траниту и зигиту подсадили ещё одного гребца, и триера стала пентеру. Потом она превратилась в гексеру Дионисия. В гептеру Александра и октеру Антигона.

— Македоняне не морской народ, — с видом знатока и превосходством рассказывал Иерониму Неарх, сын критянина, родившийся в Амфиполе и ни разу в жизни на Крите не бывший, — предпочитают грубую силу. Во всех морских сражениях они не полагались на таран, ибо в искусстве маневрирования уступали своим врагам. Предпочитали сойтись борт о борт и одолеть врага в рукопашной схватке. На такой массивный широкопалубный корабль эпибатов можно посадить гораздо больше, чем на триеру, и эта толпа одолеет кого угодно.

— Но большой корабль неповоротлив, — возразил Иероним, — как он сможет увернуться от удара в борт?

— Всегда потребны корабли поменьше, чтобы прикрыли и не допустили врага.

Аполлодор начальствовал над плотниками, что занимались заготовкой деталей остова кораблей, вытёсывали тропы, стэйры, акростоли. афластоны, парексейресии,[79] строгали доски для набора, выпаривали и гнули дерево. Тут требовалось соблюдать точность и единообразие, без этого не оснастить больше сотни кораблей за лето, как хотел Антигон.

Из верёвок и колышков киприот прямо на земле создавал разметку, он мог с точностью до половины пальца по памяти перечислить все важные размеры триер и пентер. И даже гигантов «гекатонхейров», которых прежде не строил.

Диона и Ксантиппа Аполлодор всегда ставил руководить набором бортов. Протей занимался оснасткой и машинами, а Багавир и Сахра лили тараны.