Осколки камня

Я встала на стул, скрутила кожаный ремешок (прочный, если сделать все быстро – выдержит), зацепила за штырь, удобно изгибавшийся на конце, и приготовилась. Что там положено перед смертью? Вспомнить всю жизнь? Мне не хотелось ничего вспоминать, не хотелось ни о чем думать. Ладони вспотели, и виски сжимало страхом. Но боялась я не смерти, а того, что не успею до очередного сеанса, который мог начаться в любую минуту. Ну, всего одно движение – оттолкнуть опору под ногами. Я уже напрягла мускулы, помню, что смотрела в окно, и там в этот момент пролетела птица – редкое событие. А у меня вдруг перехватило дыхание. Откуда здесь этот крюк?..

Так вот чего он хочет! Освободить сына от необходимости судить экс-любимую. Для этого мне и оставили подвеску. Шанс раскаяться! И избавить Диму от лишних страданий.

Я аккуратно освободила ремешок, слезла со стула и легла. По телу пробегала дрожь. Я знала, что вот-вот начнется сеанс: они, без сомнения, за мной наблюдали. Никого я не спасу своим самоубийством. Под каждой камерой этого этажа творится то же самое.

Я закрыла глаза и постаралась расслабиться, но все равно мускулы живота дрогнули, когда засвистел крик.

29

За неделю до суда пытки прекратились. Первые два дня я не знала, как это объяснить, и с тревогой ждала. А потом наконец-то выспалась. Постепенно возвращался аппетит. Теперь уже подносы не оставались нетронутыми. Конечно, я понимала, что это объясняется желанием вернуть нам нормальный вид перед судом, но не видела смысла доводить себя до истощения. Посмотрим, думала я, как получится отыграть эту сцену. Решимость использовать малейшую возможность испортить Полоцкому праздник поддерживала.

Однажды ужин принес надзиратель, и, поставив поднос на стол, холодно сообщил, что суд состоится завтра. Что ж, я поела и легла спать пораньше. Силы еще пригодятся. Однако сны были наполнены тревогой, я несколько раз просыпалась и поначалу обрадовалась рассвету, который нес окончание неизвестности. Но потом страх вернулся, коварно ударив под дых. Я не смогла съесть и кусочка и с трудом сдерживала нервную дрожь перед вошедшим охранником. Мне принесли новую одежду, гребень и зеркало. Сердце стучало, как погремушка. Развернув сверток, я вскрикнула: это был наряд Пастыря. Только из простой серой ткани и без плаща.

– Я не стану это надевать!

– Очень жаль, – спокойно ответил мужчина. – Но тогда вас оденут силой.

У меня еще была надежда увидеть ребят по дороге на суд. Но не удалось: едва я привела себя в порядок, незаметно спрятав кулон за воротник, охранник надел наручники, а потом накинул мне на голову черный тканевый мешок. Держа за руку, вывел из камеры. Мой проводник был очень аккуратен, я старалась услышать – идет ли рядом еще кто-нибудь, но ткань мешка шуршала при малейшем движении.

Пройдя, казалось, через весь Луилир, мы вышли на улицу. Свежий прохладный воздух даже через ткань пьянил не хуже вина. Еще коридор и вот слышно, как урчат моторы автомобилей. Меня опять посадили на заднее сидение, стиснув с двух сторон, и машина поехала. Это выглядит странным, но лишь в дороге я задумалась: каким будет приговор. Безусловно, суровым. Значит, или пожизненное или… Пару недель назад я хотела себя убить, но теперь мысль о смерти заставляла меня дрожать. Было очень стыдно, я понимала, что спутники чувствуют этот трепет, но ничего не могла поделать. Впившись ногтями в ладони, я с трудом взяла себя в руки. Нужно выглядеть достойно. Держаться до конца. Хотя бы ради ребят.

Когда машина остановилась, мне помогли выйти и вновь куда-то повели. Поднявшись по лестнице, мы пересекли – как показалось – длинную комнату. Потом меня усадили на что-то жесткое и освободили руки, но лишь на минуту. Я даже не успела потереть затекшие запястья. Аккуратным движением заставили откинуться на спинку и положить руки на подлокотники. Тут же каждая была надежно зафиксирована у локтя и кисти звякнувшими креплениями.

Пока это происходило, я не обращала внимания на звуки, но когда меня оставили в покое, поняла, то давно уже слышу ровный шум, похожий на морские волны. С головы резко сорвали мешок. На мгновение я задохнулась и ослепла. А открыв глаза, увидела, что сижу в кресле посреди огромной сцены. Рядом, в таком же положении, ребята. Наконец-то я смогла увидеть их. И даже сейчас это было такой радостью, что мы не смогли сдержать улыбок. Но они быстро растаяли.

Вниз со сцены вела длинная лестница, у ее подножия – небольшое расчищенное пространство, по периметру которого стояли солдаты. А уже за этой цепью – толпа. Огромная площадь была запружена народом. Их-то рокот я и слышала.

Где же Пастыри? Гадать пришлось недолго: голос Полоцкого, усиленный динамиками, прогремел над головой. По тому, как звучали слова, я догадалась: над сценой что-то вроде балкона, там и расположился Совет.