Осколки клана. Том 2

Хотя… после пассажа о неуловимом Якове вполне могло быть так, что на данный момент в моём положении брыкайся, не брыкайся, а правды при всех неотторжимых правах не добиться в связи со смертью единственного чародея в клане, да и то недоучки. Небоскрёб – это уже очень серьёзно! Даже я, не разбираясь особо в подобных вопросах, прекрасно понимаю, что за один только неосторожный намёк на то, что я могу когда-нибудь потребовать вернуть подобную собственность, проживающие там ныне на правах хозяев воры сделают всё, чтобы стереть саму память не только обо мне, но и об остальных новоявленных Бажовых.

Тем более что не стоит забывать – кто такие чародеи на самом деле! А если там расположился какой-нибудь реально сильный клан, он может смириться с репутационными потерями, подняв руку и на саму Ольгу Васильевну! Просто чтобы обозначить остальным свою решимость и черту, за которую лезть не стоит. И никакая близость к княжеской семье её не защитит, на инцидент могут ещё и прикрыть глаза по политическим соображениям. Ведь опекунша в определённой степени наследница кремлёвского престола, а у нашего властителя есть дети, да и отношения между братом и сестрой вовсе не радужные. Ну а прецеденты насильственного ухода из жизни князей, княгинь и их родственников, хоть и не были такими уж частыми, но имелись, и далеко не всегда это приводило к общественным потрясениям в полисе или даже к суровому наказанию их обидчиков.

Политика, одним словом!

Третье и, наверное, самое важное – то, что Елизавета Всеволодовна назвала соглашением, хотя я бы обозвал сговором! Важен тут вопрос не о чьем-то решении уничтожить всех «Зеленоглазых Бестий», а о нашем выживании! Пофиг на тот факт, что те, кто мог бы просто так приказать избавиться от меня просто из-за страха перед моими предками, уже не у власти! Вопрос в том, единственные ли выжившие той ночью моя мама, Елизавета и её двоюродная сестра? Не случилось ли так, что если, действуя себе во благо, Золотниковы оступились от этого договора, то и другие кланы вполне могли поступить так же?

Четвёртое… было уже личным. Я просто медленно и как-то неуверенно осознавал, что не смогу просто взять и отпустить этого, по сути, чужого мне человека обратно к людям и ныне считавшим её вместе с дочерью, не имевшей ярких признаков Золотниковых, по сути, бесправными животными! При этом я прекрасно понимал, что сам нахожусь на иждивении у опекунши, и мне совсем не нравились тени, то и дело пробегавшие по лицу Ольги Васильевны. Слишком хорошо я изучил этот злой взгляд серо-голубых глаз, появлявшийся всякий раз, когда она по тем или иным причинам собиралась сказать своё веское и необратимое: «Нет!»

А вот добрая душа-Алёнка тихо плакала, вытирая глазёнки платочком, явно проникшись трагедией чужой жизни, периодически неосознанно сжимая мою руку пальчиками, словно тисками. Живица из новообретённого ядра, хоть и была альфастихийной, но хлестала чуть ли не в два раза круче, чем у почти тёски Елены, мир её праху. А соизмерять её, направлять и укрощать самостоятельно, девушка ещё не научилась.

«Всё-таки её неграмотный отец подложил окружающим ту ещё бяку, нарекая дочь Ольгой, а затем постоянно называя Алёной при том, что семья, как я понял, до её своеобразного бунта с поездкой в Москву слышались его беспрекословно, – подумал я, отвлекаясь от мрачных мыслей. – Блин, похоже, Алёнка опять распереживалась, мало того что примеряя на себя чужую судьбу, так ещё и вновь представляя, что бы случилось с ней самой, не наткнись я тогда на неё на вокзале».

Тут нужно благодарить Маргариту Юрьевну, которой отдали на воспитание это совершенно наивное и бесконечно доброе и верящее в людей дитя, которое я отбил у бандитов на Савеловском Вокзале. Это надо же было поверить откровенным жуликам, что они «знают её батюшку…» Вот только приняв на себя воспитанницу, опытная гувернантка сразу поняла, что перед ней не банальная посадская дурочка. Просто характер у девушки такой. А потому, не ломая её через колено, нащупала талант, дала кое-какие знания, и вроде бы прошло совсем немного времени, а получился такой же, но совсем другой человечек.

Мои размышления, вяло тёкшие под рассказ женщины о её трудной и однообразной жизни, вслушиваться не мешали. Детство Елизаветы Всеволодовны, в общем-то, сводилось к тому, что, когда никто не видел, она тренировалась как умела и как успела научить её двоюродная сестра, в остальном же были бесконечные уроки послушания и покорности «Высшей расе». Своеобразно убогой концепции о том, что не просто люди, а даже одарённые не равны между собой от рождения. Эту идею предки Золотаров в давние века притащили с собой из Центральной Европы и до сих пор практиковали в своём клане, считая всех москвичей людьми чуть ли не третьего сорта.

В тот момент, когда она рассказывала об этом, Ольга Васильевна, поймав мой взгляд, легонько пошевелила пальцами лежавшей на столе руки, что значило подтверждение сказанных слов. Мол, сказанному верить в полной мере. Такое в этом клане практикуется.