Осколки мозаики

Его озарило: бывшая приходила к нему за деньгами, а он никого не узнал – так все изменились с годами. И единственный сын, с которым не виделись лет семь, не решился, вопреки запрету, войти в квартиру, в родной дом отца! Они переходили бульвар. Отстав от матери, он остановился, долго смотрел на папу… Внезапно, взметнув ворох рыжих листьев, убежал. Если бы в тот миг, он мог предчувствовать будущее, как утверждала Алфея, он бы выпрыгнул в окно высокого первого этажа, крепко обнял, удержал свою кровиночку. Скорее всего, подросток сослался бы на то, что мамка одна, ей трудно с братиком. А он бы кричал, что она вовсе не одна - давно замужем, это он - один на один с собой…

В жутком сне он не мог представить, что в следующий раз он встретит сына в мире виртуальном, поначалу приняв фото со сложенными на груди руками за нестареющего странника. И мечты, и досада опали как листья, тихо.

24. Ноктюрн забвения

Княгиня прогуливается по давно несуществующей тропе. Прикосновения божественной кисти расплываются пышными кронами сосен на влажной акварели небес. Лучезарный день прожит в непривычном душевном равновесии. Мелкое потрескивание неотступно владеет слухом, как накрапывающий дождь, - навевает мелодию в несколько тактов: легкие «па», востревожившие Алфею в ранних майских сумерках. Густой, настоянный на смолке, воздух сливается со вкусом горячего чая. Осторожными глотками еще не найдена сладость желаемого. Она заметила, что держит чашку на отлете. Предчувствие лета, предвкушение умиротворения, неузнанного романса, ненаписанной поэмы или романа, а знать заранее - невозможно. Пожалуй, можно начать и так…

Графиня прогуливается по уже несуществующему парку — сосновому бору за летним домом, сохранившим чужую прочность и следы благополучия, забытого многими. Словно угадывая тропку, она шествует к полянке вчерашнего костра, осветившего фейерверком приезд в обещанное полнолуние, увы, невидимое глазу. Граф наблюдает в последних лучах заката удаляющуюся фигурку, независимую от набегающих лет и событий. Бог ему судья, о чем он думал, вдыхая настой сосновой смолки, подтаявшей за день на солнце и слезящейся на стволах, вплотную подступающих к просторному балкону. Разлука для него была суетной и затаенно тягостной. А для нее? Затянувшимся визитом к чопорной государыне — странной Надежде. Ощущение накрапывающего дождя в тихом дворике с кустами жасмина или в цветущем саду, словно ноктюрн забвения, не покидает и сегодня — звучит рефреном их молчаливой, украденной встречи. Напеть? Но, нет, не припомнить. Что это? Откуда пресловутое — уже виденное однажды? Подойти, обнять, найти слова?

Графиня снисходительно, словно старой знакомой, открылась обожженной полянке, не оглядываясь на вечную гостью, уже присевшую поодаль, — великую княгиню Разлуку. В былые времена Ея Высочество опустила надменно вуаль, отвела пустой, невидящий взгляд от юной, недоумевающей графини, сникшей в реверансе нежданной катастрофы. Прекрасные дамы рассеянно не замечают друг друга, негласно нарушив этикет. Алфея распробовала чай: да, таков, как чудилось.

За утро граф изменил что-то вокруг, устроил искусственный бурелом, заменивший плетеные кресла. Чем он занят? Верно, сам пытается подключить летний водопровод, ведь слуг извели, извели напрасно. «Граф-ф-ф», — ей хотелось усмехнуться, извергнуть усмешку, желательно кривую, более соответствующую сегодняшнему виду. Единственные туфли без каблуков, черные скользкие джинсы, свободная рубаха художника, а вместо веера — железная кружка, лагерная, слишком тяжелая для хрупких и всегда ледяных пальцев. Зачем она здесь? Зачем с ним? Усмешка не получилась, она видит себя прежней. Улыбка, взгляд и облик — порыв нежности, жалости и невозможности помочь. В атласную туфельку впилась сухая старая игла, легкие оборки зацепились за колючий и еще безлистый прутик дикой малины, веер сжат так, что пальчики побелели и это заметно сквозь кружево перчаток. Ожерелье, самое любимое, играет в уходящих лучах, путающих отпрянувшие с виска локоны. Нелепый ужас вступить (и споткнуться!) в безнадежный хаос, символизирующий удобства реальности, — вступить в этот мир.

— О, не пугайтесь, сударыня, это каприз, просто каприз. Я прикажу подать чай в китайскую беседку, конечно же, в фарфоре.