Осколки мозаики

Взгляните на ликующих блудниц. Сколь светлы и наивны стали их лица, сколь прекрасны тела, сколь ясен взор, устремленный ввысь. Они восторгаются. Дух превосходит телесную красоту, которая в юдоли скорбей лишь грезиться могла… Зачем взывать к заблудшим душам, прегрешившим не столь тленным, сколь помыслами о непознаваемом?! Кто приоткрывал таинственную завесу запретного плода? Трагедия, шлейф трагедий, отравленных сердец, более не сумевших возрадоваться о Нем. Любовь упивалась своей властью, как автор своей. Украденная власть над духом… Отравить любовь несбыточными мечтами. Из века в век. По первобытности чувств человек постигал таинство любви, дабы владеть им бесконечно, — порочное любопытство… Алчность захватывает больше, чем может вынести душа смертного. Так Алфея стала бессмертной легендой о роковых чаровницах — печальных и жестоких крайне. Назови ее Тамарой. И не ошибешься, ибо мысль опережает события. Взгляд покоряет и дарит надеждой на невозможное. А доступное становится слишком простеньким и скучным — ненужным. Гармония нарушена. Факир перестарался, рассчитывая на золотую середину, естественную для правителей, воинов, но не для женской сути… Энергию разрушительной стихии дарит коварная супруга-фаворитка Правителя. Неспроста платили сильные мужи дань золотом и бриллиантами своим очаровательным сумасбродкам. А почему? Любовь не продается и все равно дань платят исправно. Женская привязанность бесценна, это суть верности. Но суровые воины выкупают право на свободу в своих собственных размышлениях, а не нашептанных избранницей. Факир знал, что из умной девочки будет толк, но какой — никогда не мог предположить. Мужчине не дано предугадать то, как поступит взбалмошная особа, лучше спросить об этом у няни… Она окажется мудрее любого философа.

В конце концов все мы одиноки даже в любви. Образ Любви, сливаясь с возлюбленным, остается безучастным к нему, к земле и к небу. Слишком хрупкое создание, ибо мысль слишком тонкая материя, влекущая и азартная игра. Игрушка в руках познающих может погибнуть, но страдают и гибнут любопытные. Здесь не случалось ничьей смерти. Кроме… Но это тайна.

Абсурд несостоявшегося промысла мучает автора, как и всех в этой изумрудной планете. Травяной покров — первая ступень, если и дальше искать продолжение стези, то можно подняться в фосфоресцирующие облака. Вероятно, там живут праведники и снисходительно взирают на прощенных грешников. Как мило, что здесь нет ночи, лишь свет и тень случайная. Ночи страшат сомнениями, каторгой бессонниц. Сладко дремать под райские напевы, истомившись в беседах. И рой светлых мыслей бабочками разбудят радость созерцания. Проснувшись, автор помашет шарфом белым Серену Кьеркегору, вглядывающемуся в долину. А тот решит досадливо, что читают его «Дневник обольстителя», и отмахнется. Ждут мол. Чудак, присядь, поболтаем. Нет, так нет. Поодаль Пифагор с Оригеном недоумевают о своем, тут-то все и задерживаются. Не хочешь, так все равно не пройдешь мимо. Забавляют. Не надо думать о бездне, она, возможно и наверняка, под зеленым покровом планеты, которая мчится скорлупкой в океане времен. Тонкий мир — пузырек воздуха в пучине вселенной. И зачем нам время? Оно необозримо, а мы вечны. Будем просто верить. Верят, не задумываясь.

Чуть поодаль мудрецы, им виднее. А вот Фейербах с кучкой позитивистов, они не знают, чем бы заняться. Дать им пищу для ума? Столько философем гордых, но что проку? По привычке все ищут пользу. Совершенствование продолжается, а природа человеческая неизменна. Наука душевного благочестия преподавалась в земной жизни.

Молчание красноречиво. Многоликий образ не загадка. Взыскующих глаз множество, образ один. Но, видение исчезло. Почему? Стоит ли беспокоиться? Существует ли смысл? Не долее, чем мы. Однако видение… Это вне нашего полого пространства. Из вне. Или? Извечная уловка Автора или Суфлера? Таинство паузы. Там свет иль новое изгнание? Не много ли плодов от древа познания принесла свита? Не пора ли проститься? Легко и отрывисто. Забыть героев. Они нуждаются в отдыхе. Легкий ужин иллюзий похож на желе. Чернильные завесы вечера — из былого, как и слово — ужин, здесь неуместны. Мечта воспоминаний гнетет дух на зеленом пологе, предусмотрительно бесконечном… Не об этом ли щедро сияющем свете мечтается на Земле? Он существует.

46. Послесловие

Факир поджидал Автора в условленном гроте. Они кивнули друг другу, помолчали. Факир вздохнул.

— Может быть, пусть все так и останется?

— Я не против. Началась новая эра, самовозгорание планеты было неизбежным, прошлого нет, пепел рассеялся, океан поглотит его и все тайны. Вот только память-погоня всегда может вернуться к Алфее.

— Может. Я подумаю, как исправить это. Вам перо и бумага нужны?

— Увольте, я устал от вашей магии. Только не перестарайтесь. Она правит миром любовью — не войной. Она правит жизнью. А не мы с вами… Я буду просто жить.

— Передать эту истину богине?.. Могу вам предложить место Философа в библиотеке.