Осколки мозаики

Алфея недолго мчалась в предрассветном тумане на старой колеснице. Колесо поскрипело и выпало. Огромное царское поле не случайно прилегало ко двору. Оно охранялось природой: водной преградой и скалами. Это и был тайный запас Правителя. В голодный год золото есть не будешь. Она брела к тайному входу во дворец — напрямик через посевы. Вчера она выбрала котенка старой своей пантеры, он еще слеп, и надо подождать. А ей не терпелось отвлечься на что-то умилительное и пока беззубое. Она замечталась и вновь упала. Боль в ноге не пугала. Разочарования не было. Враг — он и есть враг. Глупо верить, глупо выходить без свиты — ибо заканчивается печально. Хорошо, что по сей день не отравили. Камень еще не набрал тепла, она приложила его к набухающему месту. Надо продержаться шесть-восемь часов. Хватятся в полдень, через два часа найдут. Пока нет солнца, можно любоваться безграничным небом — как в детстве, чувствуя себя дерзким стебельком — терпким и одиноким — среди полезных злаков. Наверно, она просто уснула, забыв о жгучем солнце. Камень прижал и остудил рану.

Алфий, посланный к ней, отсиживался в пещере. Он не понимал, почему Алфея не искала его, — почему, упав, она и сейчас не зовет его, скрывшись в колосьях пшеницы. Что делать? Солнце уже опасно, да и он голоден и тоже хочет во дворец. Завидев ее, обгоревшую, получившую тепловой удар, он испугался. Рана запеклась. Алфея не откликалась. Закутав ее своим балахоном, он бежал, останавливался, прислушиваясь к редкому дыханию.

Во дворце придворных, родню и ея свиту взяли под новую стражу, а прежде стоявших — удалили. Она бредит, от раны идет зловоние. К вечеру прибыл лекарь из конных войск. Он выгнал супруга и няню, бесцеремонно выполоскал ее в ледяном бассейне, обложив ожоги и раны бальзамами. Запахло каленым железом и паленым мясом. От ее крика сердце оборвалось. Алфея, видимо, подпрыгнув, рычит раненным зверем. Воины из оцепления заржали: будет жить долго. Она пришла в себя и, обругав нещадно на странном языке, требует еды, чем очень удивила няню.

— Что именно принести? Скажи, богиня, куда подать…

Бойцы оказались мудрее старухи. Живо принесли чашу теплой крови, кобыльего молока и дымящуюся баранью ножку. Запив это солдатским вином, она ожила и заметила свою беду. Но лекарь не позволил накрыться, призвав на помощь супруга. Прикосновение пронзало болью нестерпимой. Чадили треножники лекаря — к утру нужно много пепла. Сытая Алфея уже не злилась, а принимала через ширму шепотный доклад тайного советника. Сменился караул. Лекарь спал на полу — в ногах ея. Бледнолицый помощник следил за огнем и неприязненно — за Алфием. Прежде он не видел вызывающего взора у вояк. Алфий прилег на другом краю ложа, будучи в забытьи, она не заметила своевольства. В бреду она заспешила по нужде. Алфий смущенно улыбался, она ловила равновесие. Очередная потеря сознания, не позволяла ей смутиться. Жизнь теплилась в редком пульсе. Белесый воин сорвал тяжелые портьеры, чтобы больная не соскользнула, не поранилась. Няня бестолкова и беспомощна. Постель уже перестелена и продумана удобно. Она откинулась на подушки: «Алфий…»

Неловкое: «Прости меня», — сорвалось с губ. Он решил, что вступит в бой, лишь бы чужие руки не касались ее… Он будет искать смерти, если Алфею не спасут, лишь бы уже не разлучаться. Пусть. Он был готов к тому, что короста сойдет вместе с красотой, сойдет вместе с мертвой кожей — с левой руки, с ног.

— Алфий… скоро утро. Выйди к войскам вместе с Правителем. Возвести, что все позади. Они слышали крик, передали по цепочке. Надо готовиться к приему озверевшей черни. Мои воины сумеют принять вождей племен. Высадите на балкон всех придворных, жриц. Трубы, фонтаны. Пусть старец дурачит их фейерверками.

Алфея вновь отключилась и уже спала долго. Три дня неизвестности перетрясли дворец, смутили народ, позволили Алфию вдоволь налюбоваться девственной супругой. Под изумрудным солнцем купола непрерывно колдовали. Остывший пепел вытянул гной, но черная короста быстро припекалась. У богини лицо было землистого цвета. Ее косы (ниже пят) пришлось остричь, промыть, уложить париком парадной прически. Легкость в голове казалась звонкой. Когда, наконец, рана очистилась, Алфея увидела белеющую кость, отвернулась, затребовав еды и вина. Шипело мясо жаренное, котенок пантеры и сама Алфея. Лекарь делал свое дело, поражаясь девушке. На второй неделе болезни, спозаранку, она сама выкупалась в бассейне. Долго стояла под ледяной струей воды. Окоченев, нырнула в постель мокрая, забывшись, переползла к теплому и сухому краю, зарылась к Алфию, клацая зубами… Так она впервые проспала полуденный визит родственников. Из-за ширмы она отвечала невпопад и бесцеремонно. Они быстро ушли, чем порадовали отца. Отодвинув ширму, он был очень удивлен присутствию зятя.

— Для вас царское ложе мало было! Где должно быть мужу и воину в сей час?! — Дочь вялой ладонью приветствует его: не ворчи с утра…

— А я пришел учинять допрос.

— Допросов не будет.