Я бы, может, и хотела, что-то сказать ей в противовес, но она была права. Ник просто был пикапером, и мне стоило это признать. Играл со мной в “горячо-холодно”, пытался к себе привязать, не давая своих эмоций в ответ. А я, как наивная школьница, велась на его приемчики, словно слепая дурочка. Я промолчала, а когда, наконец, придумала умный ответ, снова повернулась к сестре.
– Тоже мне, мужик. Ему и восемнадцати еще нет. Зауру твоему, – уточнила я и задрала подбородок, хотя внутри меня всё горело стыдом от расстройства. Или это сосиска в тесте столовская была несвежая?
– В эту субботу восемнадцать будет как раз, – двинула бровями Олеся и расплылась в улыбке. – Он позвал нас обоих в загородный дом. Его родаки уехали Европу колесить и оставили его за старшего. Так что банька, шашлыки, дом в нашем распоряжении. Еще и бассейн есть, я фотки в нельзяграме видела. Каеф. Надеюсь, ты сможешь отпроситься у матери?
– Ну ты и тараторка. Снова шашлыки? – я застонала, вспомнив, чем закончилась наша прошлая вылазка. – Тебе не кажется, что уж больно это пенсионерский вид отдыха?
– Ну уж всяко лучше, чем клубы, и шаурму около парка есть, – фыркнула Леська, и я ущипнула ее за бедро. Она сегодня как раз пришла в короткой юбчонке, и у меня был большой простор для манипуляций. Она ойкнула, но ничего не смогла сделать. Не драться же нам посреди урока. Историк, конечно, мужик равнодушный, но вряд ли он останется в стороне при слишком явном нарушении тишины и покоя кабинета.
– Зря я тебе рассказала всё, – сказала я и надула обиженно губы. Отвернулась от нее и сделала вид, что слушаю учителя.
В этот момент мой телефон завибрировал, и я со скоростью молнии схватила его и поднесла к лицу. Надежда, что это Ник, довольно скоро растаяла.
Ваня Островский всё не оставлял попыток поймать меня либо позвать на свидание. Периодически писал мне ни о чем, звал погулять, но у меня всегда находило сто-пятьсот отмазок, благо, небеспочвенных. Мама ведь и правда посадила меня под арест.
Я быстро напечатала ответ и скучающе откинулась на спинку стула, вытянула ноги, чувствуя, как сладко тянутся уставшие затекшие мышцы.
Я непроизвольно сморщилась, так как подобные фильмы не любила, только дорамы разве что, но их точно в кинотеатре не показывали.
Ваня отправил мне пару плачущих смайлов, и на этом наша переписка угасла. За что он мне нравился, так это за ненавязчивость.
Когда уроки закончились, я быстро кинула учебники в рюкзак и побежала домой. С Олесей мы дулись друг на другу и больше не перекинулись и парой слов, каждая шла от школы своей дорогой.
Меня же беспокоило множество других проблем, так что я не обращала на это внимания. Сегодня в ссоре, а завтра помиримся, не впервой.
Внутри меня тлело нехорошее предчувствие какое-то, которому я не могла найти объяснения. Около входа во двор стояла солидная черная машина. Кроссовер, но в марках я не разбиралась. Видно было, что тачка стоила много. А когда я подняла наверх, то увидела в прихожей чужие мужские ботинки. У нас были гости. На тумбочке в прихожей стояла мамина сумка, и это было странно. В это время она должна быть на работе, а отпрашивалась она лишь в крайних случаях, не любила расхлябанности в других и себе поблажки не давала.
Сначала мне показалось, что в квартире царила тишина, но когда я разулась и прошла дальше по коридору, услышала мамин всхлип. Радостный какой-то, не похожий на ее обычные рыдания.
Сперва я подумала о худшем. Меня обдало жаром, сердце бешено заколотилось от испуга, но я всё равно двигалась вперед. Ноги стали ватными, в ушах зазвенело, и закрытые двери зала я толкнула на автомате. Всё внутри меня кричало, чтобы я бежала назад, на улицу, но я не слушала голос разума, а тело двигалось само по себе. Будто я не я.
– Я так скучала по тебе, Миш. Так и знала, что всё было не так просто. Ну не мог ты предать меня. Я не верила, что ты так просто отказался от меня и нашей дочери. И теперь я рада, что всё прояснилось.
Мама говорила так экспрессивно и ласково, что не видь я мужчину, который сидел на диване спиной ко мне и обнимал маму за плечи, то подумала бы, что у нее разговор с Алиной. Только с ней она была доброй и любящей женщиной.
Все те страхи, которые завладели мной в течение последний минуты, оказались почти беспочвенными. Пусть мама и была в чужих объятиях, но ничего неприличного, что могло бы сломать мою психику, не происходило.