Осколки неба, или Подлинная история "Битлз"

– Сержанта Пеппера, – раздался голос из кабинки туалета. Мэл Эванс вышел, застегивая ширинку. – Был такой духовой оркестр в Лос-Анджелесе. Мне отец рассказывал.

– Как зовут Эйнштейна? – неожиданно спросил Мэла Джон.

– Эпштейна?

– ЭЙНштейна, дурак! Физика.

– А я откуда знаю? – пожал плечами Мэл.

– Зайди-ка обратно в сортир! – приказал Джон. Мэл послушался. – Как зовут Эйнштейна?

– Альберт, – раздалось из кабинки.

– О! – поднял палец Джон. – Работает!.. – он победно оглядел остальных. – Про что будет альбом?

– Про всё, – отозвался Мел.

– Типичный сортирный гений, – нашел определение удивительному явлению Джон. – Всё. Выходи. Дальше мы уж сами.

В этом альбоме им удалось воплотить все свои задумки, без исключения, в том числе и самые невероятные. Джон сочинил обещанную Джулиану песню о Люси с калейдоскопическими глазами. Фонограмму с партией уникального парового органа каллиопа, к песне «Being For The Benefit Of Mr. Kite»[95] , он и Мартин изрезали на мелкие кусочки, а затем склеили их в произвольном порядке и задом наперед. Таких звуков не способен издать ни один существующий инструмент.

Пол написал печальную и словно неземную балладу – специально для появившихся и входивших в моду хиппи, о девушке сбежавшей из благополучного дома родителей к любимому парню. Он наконец-то записал фокстрот «When I'm Sixty Four»[96] , сочиненный лет десять назад, но все эти годы не вписывавшийся в портрет «Битлз».

«Стану я старым,
Буду лысеть,
Через много лет;
В день влюбленных будешь ли ты поздравлять
И вино на стол выставлять?

Если вернусь в три

Ночи домой,
Пустишь или нет?

Будем ли старой

Любящей парой
Через много лет?..»[97]

А для своей любимой староанглийской овчарки Марты в конце диска он поместил сигнал частотой двадцать тысяч герц, не воспринимаемый ухом человека, но отлично слышимый собаками.

На запись песни «В тебе и без тебя»[98] , Джордж пригласил двух приятелей из «Ассоциации индийской музыки». Один играл на табле, а другой на дилурбе. Уроки Рави Шанкара не прошли даром, и сам Джордж играл на ситаре.

Тягучая, заунывная мелодия выводила Мартина из себя.

– Хитом она, точно, не станет, – ворчал он. – Мало того, что музыка нудная, непонятно даже, про что ты поешь...

– Чего тут непонятного? – пожал плечами Джордж. – Про тебя.

– Про меня? – изумился Мартин. – А, вообще-то, это может быть интересно, – неожиданно изменил он свое мнение. – Только, давай, сделаем в середине небольшую оркестровочку.

– Да ну, – засомневался Джордж. – Тогда это будет уже не совсем индийская песня.

В павильон заглянули Пол, Джон и Ринго. Пол сразу же вмешался в разговор:

– Сделаем, сделаем. Ты пиши, как хочешь, а мы потом сделаем, – он подмигнул Мартину.

– Как знаете, – махнул рукой Джордж.

Заунывная музыка зазвучала снова, и он затянул белый стих:

«Говорили
О космосе, что меж всех нас.
И о людях,
Что спрятались в стенах
Из иллюзий.
Промелькнет чистый свет, но зачем?
Слишком поздно, их уж нет...»[99]

Джон и Ринго с перекошенными физиономиями вышли покурить, а Пол засел в операторской и, пытаясь сделать вокал Джорджа хоть чуть повеселей, то показывал ему в окошко средний палец, то гримасничал или ставил рожки Мартину... Но, в конце концов, заслушался и даже стал тихонько подпевать:

«...И придет тот час, когда поймешь,
Что свет един, и жизнь течет
И в тебе, и без тебя»[100]

.

В это время Джон в курилке втолковывал Ринго:

– А знаешь, кто в этом альбоме главный?

– Кто?

– Ты.

– Да ну, – не поверил Ринго, – с чего это вдруг?

– А с того, что мы напишем для тебя песню самого главного персонажа.

– А почему для меня?

– Потому что все привыкли, что «Битлз» – это я или Пол, но мы же решили в этот раз делать все не так, как у «Битлз».

– Тогда пишите быстрее, пока я не испугался...

Эту песню они назвали «Если друзья мне чуть-чуть помогут»[101] . На записи помощь заключалась в подпевках.

– Что у вас со слухом! – в сотый раз за день орал на них Ринго. – Слушайте, как надо! – Он прохрипел какую-то нестройную мелодию. – Поняли?! Ну-ка, Джордж, повтори!

Джордж повторил его хрип с доскональной точностью.

– Певец, – презрительно поморщился Ринго. – Лабертина Ларетти! Дай-ка сюда гитару!

– Во дает, – шепнул Пол на ухо Джону, – не на шутку разошелся...

Ринго подергал струны и отдал гитару Полу:

– Настроить и то не можете... Хендриксы...

– Приступим к записи? – осторожно спросил Мартин, пряча улыбку.

– Всё спешите? Вам лишь бы побыстрее... А качество? О качестве пусть тюлени думают?! Вас-то оно не волнует, да? А-а, ладно, – безнадежно махнул он рукой, – давайте, начнем.

– Включаю, – предупредил Мартин из рубки.