— Увы! — с готовностью подхватил брат. — Ты только представь себе эту неописуемую мерзость! Нет более отвратительной фигуры, чем хозяин шабашей: полчеловека верхом на половине козла хромом! Громадного роста, с шерстью; ноги с копытами. Три рога: два меньших сзади и один большой спереди. Вокруг рогов — серебряная корона, а вместо зада — еще одно лицо, к которому прикладываются поклоняющиеся ему ведьмы. И смердит, смердит… О-о-о, — Нуриил спрятал лицо в ладонях, горестно качая головой.
Какой нежный, подумал Азариил в недоумении. Его, безусловно, тоже оскорбляли бесовские личины, созданные в поругание творений Отца Небесного, в насмешку над всем чистым и прекрасным. Но убиваться по этому поводу казалось пустой тратой времени.
— Прости, брат, — пробормотал Нуриил, расправив плечи. — Секундная слабость.
— Сомневаюсь, чтобы мне померещился зов, — Азариил вернул разговор в прежнее русло.
— Тогда стоит подождать. Или, если согласишься, я охотно помогу тебе в поисках…
Сзади раздались шаги. В долю секунды Азариил очутился в центральном проходе — и едва не сбил с ног Менаделя, задумчиво бредущего по залу.
— Мир тебе! — испуганно отшатнулся тот.
— Ты звал? — церемониям найдется место позже.
— Зачем?..
— Его человек пойман, — с грустью напомнил Нуриил, застыв между колоннами. — Женщина-блудница, разве не помнишь?
Азариил помнил. И топтался на месте, мучимый дурным предчувствием.
— Что-то случилось? — Менадель заправил за ухо темную прядь волос. Несмотря на свою неудавшуюся миссию и, в общем-то, завершенные на земле дела, он по-прежнему пребывал в плотном теле и явно не торопился обратно в гарнизон. То ли прогулки в окрестных садах храма доставляли ему особенное удовольствие, то ли не давала покоя любознательность, то ли от человеческих ощущений, испытанных впервые в жизни, захватывало дух.
— Пока ничего, — Азариил отвернулся, прислушиваясь. Наполненная голосами тишина услужливо полилась в уши неисчислимым множеством людских молитв.
Только Андрея среди них больше не было. Не было его и в далеком храме, где тихонько подпевала клиросу Варвара. Не было и в окрестностях той деревни.
— Это ловушка! — выдохнул Азариил, запоздало прозрев.
И метнулся к выходу.
Андрею в жизни бывало по-разному. Бывало грустно или весело, больно или приятно, хорошо и не очень, терпимо, невыносимо, пусто и просто никак. Случалось и похмелье с кошмарной мигренью, и аппендицит с плохим наркозом, и отравление, и кишечный грипп с галлюцинациями — еще в детстве. Но так, как в эти последние часы, пожалуй, не бывало ни разу.
Сознание то ускользало, то возвращалось. Он помнил мощный, властный захват, за которым простирался тошнотворный обморок длиною в вечность. Его мучили видениями: миллионы раздробленных мыслей, мириады одинаковых фрагментов, бесконечно наслаивавшихся на воспаленный разум. В редкие минуты просветления перед глазами прояснялось, и тогда в уши ударял рев ветра, а внизу, в разрывах туч, вдруг начинали мелькать цепочки городских огней и извилистые ленты рек. От ужаса волосы вставали дыбом — и бред вновь поглощал сознание. Тогда начинало казаться, будто везут его из палаты в операционную по черному-черному туннелю, расположенному где-то в фашистском концлагере. Под колесики допотопной тележки с хрустом попадали кости, и та подскакивала. Его подбрасывало, и тошнота волнами ударялась в горло.
Когда сознание в очередной раз прояснилось, Андрей сообразил, что бредет по темной улице, спотыкаясь. Попытался остановиться — не получилось. Он не владел собственным телом: мускулы сокращались помимо воли, колени подламывались, и неведомая сила тащила, волокла, грубо пинала и толкала в спину.
Снега как не бывало, однако холодный, сухой ветер проникал под распахнутую куртку, соскребая мясо с костей. Ухоженная асфальтированная дорога, зажатая в тиски тротуаров с высокими бордюрами, пустовала: не было прохожих, не было машин. Дома вырастали со всех сторон — невысокие, этажа в четыре — и воплощали собой непривычное и впечатляющее смешение архитектурных стилей. Преобладали романский с его тяжеловесностью и готика — большей частью в декоративных элементах. Ни деревьев, ни кустарников, ни выбоин, ни асфальтовых заплаток, ни мусорных баков в подворотнях, ни, собственно, самих подворотен… Минут через пять Андрей окончательно уверился в том, что к России местность не имела отношения.
Значит, безумный полет в ночных тучах не пригрезился?..
Спросить бы, да язык не слушался. От головокружения мутило, руки плетьми висели вдоль тела.
Кто-то следовал за ним. Андрей слышал мягкую поступь и шелест ткани. И, признаться, не горел желанием оборачиваться, ибо ничего доброго конвоир не сулил.