Осколки нефрита

Подумав о папе, Джейн закусила губу, чтобы не дрожала, отвернулась от Ройса и стала смотреть на лес. Деревья все еще голые, но на кустах вдоль дороги уже появляются почки. Ярко-зеленые стебли вьющихся растений оплетали голые стволы, напоминая Джейн о крушении поезда: как тормоз вдруг расцвел побегами и разломился на части, а платформа сошла с рельсов, упала в канаву и перевернулась. Джейн точно знала, что это тоже сделал индеец, но зачем? Почему он так хорошо относится к ней и в то же время устроил крушение поезда, на котором ехал ее папа?

На глазах Джейн леса уступали место полям, ощетинившимся короткими стеблями кукурузы прошлого урожая; кое-где вороны тыкали клювом в рыхлую землю.

Не знаешь, что и подумать. Папа мог пострадать при крушении или даже погибнуть, и тогда…

Джейн снова закусила губу, на сей раз еще сильнее, и проглотила слезы. Она не станет плакать перед Ройсом. Не будет брыкаться, но и слабости не покажет. Папа жив. Должен быть жив. Потому что иначе он никогда не увидит, что ее шрамы исчезли.

— Не плачь, сестренка, — сказал Ройс. Она сердито глянула на него, и он неловко потрепал ее по плечу. — Терпеть не могу, когда девочка плачет. Может, остановимся на минутку и перекусим? Чакмооль мне яйца оторвет, как сказал бы незабвенный Чарли — пардон, конечно, — но мы его еще дня три не увидим, а я не прочь поразмяться.

Ройс натянул поводья, останавливая мула, спрыгнул на землю и, кряхтя, наклонился вперед.

— От этой тряски я чувствую себя старше Лондонского моста, — проворчал он. — В такой чудесный денек стоит немного передохнуть.

Джейн тоже слезла с повозки, осторожно ступая коротко связанными ногами. Было очень здорово немного постоять на месте, однако происходящее сбивало с толку. Сначала Ройс угрожает вырезать ей язык, а потом расстраивается, увидев ее в слезах. Может, он вовсе не такое чудовище, каким показался сначала?

Ну почему все так запутано? Нельзя даже быть уверенной, что плохие люди останутся плохими. Это пугает, потому что если плохие люди не всегда плохие, то, значит, и хорошие тоже не всегда бывают хорошими. Эта мысль пришла в голову, прежде чем Джейн успела остановить ее и сказать: «Нет. Папа придет. Он жив. Он обязательно придет и спасет меня».

По-другому и быть не может.

Токскатль, 8-Череп — 27 марта 1843 г.

Шлюзы на водопадах Огайо открылись всего две недели назад, и пристань в Луисвилле заполнили разношерстные суда. Они стояли по четыре в ряд, скучая под холодным дождем, пока их капитаны спорили с портовым начальством об оплате стоянки и погрузки. На берегу вновь прибывшие моряки из Нового Орлеана, Питсбурга и Сент-Луиса рыскали по игровым залам и пивным заведениям, проталкиваясь мимо фермеров, спустившихся с гор, чтобы продать свинину, табак и виски.

Дождь и пелена дыма из труб потрепанной флотилии придавали городу какой-то призрачный вид; фонари на улицах Луисвилла расплывались бледными пятнами — застывшее свечение, едва разгоняющее тьму.

Райли Стин проехал мимо тесной группы одетых в жилеты южан — на аукцион рабов собрались. Опускались сумерки, а с ними и столбик термометра. Стин промок насквозь под дождем, много дней не спал, но, постоянно потягивая бальзам Трафагена, взятый из коробки со снадобьями, чувствовал себя как нельзя лучше и не обращал внимания на мокрую и холодную погоду. Бальзам дивно помогал избавиться от сонливости, однако его положительное влияние на настроение Стин заметил только сейчас: он не мог удержаться от улыбки, пробираясь сквозь толпу, пока не нашел Третью улицу, где повернул на юг, в противоположную от реки сторону, к принадлежащему ему дому на Бродвее. Харман Бленнерхассет передал дом в собственность Стина тридцать пять лет назад, когда с позором бежал в болота Луизианы. С тех пор Стин побывал там всего десяток раз, обычно по какому-нибудь делу, которое лучше держать подальше от любопытных глаз.

Вот уж о чем ему больше не придется беспокоиться, если удастся повторить жертвоприношение Нанауацина. Все провалы последних сорока лет будут забыты или по крайней мере станут снисходительно считаться уроками на пути к высшей цели. Райли Стин больше не будет бродячим лекарем, дантистом, продавцом эликсиров и кукольником; после третьего апреля все мужчины, женщины и дети от Канады до Панамы превратятся в его кукол. Ни Александр Македонский, ни Чингисхан, ни даже Монтесума не имели такой власти. С чакмоолем в качестве верховного жреца Райли Стин станет абсолютным монархом четверти мира. И это будет только начало.