Осколки нефрита

— Мистер Прескотт, теперь вы пойдете один, — едва слышно прошептал Стивен. — Простите меня за то, что я сделал, но сделал я это по тем же причинам, по которым действуете и вы. — Стивен улегся на живот и поставил лампу на ровную площадку на несколько футов ниже. — Держитесь влево. До самого низа свет не достанет, но вы и так мимо не пройдете.

Арчи кивнул, представив жадные языки пламени жертвенного костра, разведенного для его дочери. Он начал медленно и осторожно спускаться по древней осыпи и скоро оказался в темноте.

Арчи свесил ноги с наклонного уступа и нащупал ровный песчаный пол. Оглянувшись, увидел далеко вверху едва заметное мерцание фонаря Стивена, а вокруг царила густая мгла. Арчи помедлил. Его не оставляло чувство, что успех будет зависеть от того, с какими намерениями он направляется в невидимую пока пещеру. Действительно ли он действует по тем же причинам, что и Стивен? Стивену чакмооль пообещал свободу, а Арчи он изо всех сил пытался убить. Почему чакмооль оставил Арчи в живых во время их первой встречи в музее Барнума — бог весть. Из уважения к Арчи как к отцу Джейн?

А может, это не такая уж дикая мысль. Арчи знал, что, даже потеряв связь с чакмоолем, он по-прежнему обладает какой-то силой. Стивен признал это — и потому отдал ему маску.

«Я все еще на ничейной полосе, — подумал Арчи. — Между Тлалоком и Ометеотлем. Я должен перейти на сторону одного из двух».

Но ведь именно это он и сделал, когда надел маску! И тогда Тлалок отверг его, а талисман чуть не убил. Теперь, когда Тлалок против него, Арчи ничего не остается, как перейти на сторону Древнего бога. Однако Таманенд предупреждал, что, подобно Тлалоку, Ометеотль тоже голоден: слишком долго ему не приносили жертвы.

Арчи внезапно понял, что должен делать, и поднялся на ноги. Таманенд был прав: Арчи стал центром происходящих событий и должен действовать, иначе сгорит под взглядом Ометеотля, как муравей в фокусе лупы.

Арчи вытащил нож и выставил его перед собой, держа в одной руке, а второй нащупывая невидимые выступы в стенах. Рука наткнулась на треугольную расщелину, и он нырнул в нее, затаив дыхание и следуя за слабым отблеском огня, освещающим дорогу.

— Нанауацин, драгоценный нефрит, время пришло. — Чакмооль вырвал перо из своей накидки и положил его в чашеобразное углубление на полу, между ногами статуи. Сунув руку в клыкастую пасть изваяния, он вытащил зеленый камешек и положил на перо сверху. Вспыхнуло бесшумное и бездымное пламя и заполнило чашу. — Теперь ты начинаешь свой путь в Тлалокан.

— Я готова, — пробормотала Джейн. Она лежала на наклонном квадратном камне, ногами вниз, в сторону огня. — Наверное, я буду скучать по своему телу.

— Нанауацин, ты получишь гораздо больше, чем тело. Тот, кто заставляет все расти, призывает тебя к себе, и ты должна оставить тело позади.

Чакмооль снова сунул руку в пасть изваяния и вытащил каменный нож с широким лезвием. Он четырежды провел лезвием сквозь огонь, и с каждым разом становился все меньше похож на человека и все больше на то существо, которое привиделось Джейн в ночь, когда двое моряков погибли у дверей ее берлоги.

В ту самую ночь, когда чакмооль начал исцелять ее тело. В ту ночь, когда он избрал ее. От прилива благодарности по щекам Джейн потекли слезы. Она улыбалась, чувствуя, как они текут по гладким щекам. Поскорее бы отправиться в путь! Джейн вспомнила карты в своей берлоге и все города, где хотела побывать. Но что такое Новый Орлеан, Сан-Франциско или даже Занзибар по сравнению с тем местом, куда она отправляется! Это место не отмечено ни на одной карте, а она удостоилась чести отправиться туда! Ее накидка зашелестела, перья приподнимались и смахивали слезы со щек.

Чакмооль подошел к Джейн сбоку и занес над ней руку — пальцы с когтями сжимали каменное лезвие.

— Нанауацин, сейчас ты отправишься к Тому, кто заставляет все расти, и принесешь на Землю новый мир. Ты отправишься к Тлалоку, масеуалес имакпал ийолоко, — совсем как кот промурлыкал чакмооль. Джейн всегда хотелось завести кошку.

— Масеуалес имакпал ийолоко, — повторила она. Звуки словно обволакивали со всех сторон.

— Йоллотль, эцтли; омпа онквизан тлалтикпак, — мурлыкнул чакмооль и занес нож над грудью Джейн.

— Джейн!

Она узнала голос отца, и ее захлестнула волна нетерпения: надо же ему было явиться так не вовремя! Именно в тот момент, когда она должна начать свое путешествие! Когда она была безобразная, отец и знать ее не хотел. А теперь, когда она выздоровела и похорошела, он надумал явиться?

— Меня зовут Нанауацин, — сердито заявила она, повернувшись к нему, чтобы показать свое недовольство.

Он стоял у входа и держал в руках нож. На папе лица не было, и в Джейн шевельнулась жалость.

«Бедный папочка, — подумала она, — ему нос сломали. Вон как кровь течет».

— Прескотт, у тебя ничего не выйдет. — Чакмооль говорил невнятно: мешали кошачья морда и раздвоенный язык.

Чакмооль опустил нож, вдавив кончик лезвия в кожу, и Джейн судорожно выдохнула. Какое холодное лезвие!

— Она отправляется к Тлалоку.