Осколки нефрита

Пламя лизало изваяние: нарисованные вокруг глаз круги сгорели, исчезли головной убор из перьев и ожерелье из черепов в руке. Вместо них из огня стала выступать другая статуя — человеческая фигура без всяких украшений. Она возвышалась над чакмоолем, и пещера застонала, когда стена позади статуи растянулась. Фигура вошла в огонь, и пламя приникло к ней, облепило со всех сторон, отбрасывая противный темный свет и разрывая нити раскаленного камня, которые все еще соединяли статую со стеной.

— Ометеотль, Тецкатланекци, ин тейокойани, — проскрипела статуя. Она начала расти, и по ней пошли трещины, которые словно раствором заполняли языки пламени.

Джейн обожгло волной жара, и она невольно со свистом втянула в себя воздух. Перья ее накидки превратились в тысячи язычков пламени. Она закричала, скатилась с алтаря и неловко упала на землю, пытаясь сбить пламя. Великолепная накидка дергалась во все стороны, стараясь оказаться подальше от горящей статуи. Одно за другим перья взрывались, оставляя крошечные облачка дыма.

Огонь перепрыгнул с перьев на чешуйчатые болячки на руках Джейн и сжег брови на ее лице.

«Нет! Ведь меня же исцелили, — подумала она. — Чакмооль исцелил меня, и мой путь…»

Однако болячки не исчезали — только почернели от огня. Пламя лизало их и пробралось под накидку, обжигая жесткую корку болячек на спине. Потом загорелось лицо, и сквозь языки пламени Джейн смотрела, как статуя схватила чакмооля и вырвала его сморщенное сердце.

— Чувствуешь, как нож приближается к сердцу? А ты приближаешься ко мне. — Очертания Ометеотля расплывались. Арчи видел только ненасытное любопытство Древнего бога — то же самое любопытство, с которым смотрел на него Уильям Уилсон, когда спросил: «Где была твоя душа?»

Нож проник в сердце.

У Арчи потемнело в глазах, в лицо ударила волна жара, принеся с собой острую вонь горящей плоти и паленых волос.

— Джейн! — взвыл Арчи, и его тело, лежащее на алтаре, изогнулось дугой. Обсидиановое лезвие вошло в грудь по самую рукоятку. — Хелен… Я сделал все, что мог.

— Хочешь в последний раз посмотреть на дочь? — спросил Ометеотль. Конечно же, Арчи хотел. Джейн каталась по полу, охваченная темным пламенем. Позади нее стояла громадная статуя, за которой стена пещеры растянулась и прогнулась, словно раскаленная пуповина из камня. Огонь лизал чакмооля, и у Арчи заболели уши от шипения капель дождя, падающих в огонь. Глаза застлала пелена, словно пещера наполнилась паром, и сквозь непроглядный туман Арчи на мгновение увидел Джейн — здоровую и невредимую, как ветром обдуваемую темным пламенем.

— Видишь, она жива, — сказал Ометеотль. — Немногим улыбается счастье увидеть такое приятное зрелище перед смертью.

Чакмооль вопил в железной хватке статуи, которая схватила его одной горящей рукой за горло и приподняла над землей. Вспышка обжигающего света вырвалась изо рта статуи, когда она проглотила сердце чакмооля. Пламя полыхнуло до потолка, и Арчи увидел лицо Хелен.

Каменные нити, привязывавшие статую к стене, лопнули, и появилась дыра, отверстие тоннеля, который вел прямо в ад. Или в Миктлан — Арчи разглядел пустыни, нагромождение горных пиков и маленькую красную собачку, терпеливо ожидающую его.

Арчи, спотыкаясь, пошел к Джейн, и с каждым шагом лезвие все глубже вонзалось в грудь.

— Джейн! — хотел закричать Арчи, но лишь задохнулся стоном. Тени росли, пряча от него Джейн, оставляя его наедине с уэуэтеотлем.

— Теперь ты придешь ко мне. Омейокан станет твоим домом.

Вокруг Арчи сгустилась темнота, и он услышал голос Уилсона: «Ну-ну, тише». Кошачьи вопли чакмооля затихли, превратившись в шипение капель дождя, падающих в огонь.

— Я горю, сгораю заживо, я не хочу такой смерти!

Джейн смотрела, как трепыхается чакмооль, как его конечности, словно лапки паука, свернулись вокруг дыры в ребрах. Она тоже умирает, чего же еще ожидать, ведь из ноздрей вырывается пламя, будто облачко пара в морозную ночь.

Однако боли не было, и Джейн показалось, что закрытым правым глазом она видит, как ее отмывают от грязи, от чего-то прилипшего к телу и невидимого обычным взглядом.

Рука статуи отвалилась, брызнули искры раскаленного камня, и пол вздрогнул под ногами. Изваяние начало рассыпаться на куски, огненные трещины становились все шире и ярче. Позади фигуры виднелась дыра в стене, и оттуда глазела толпа мертвецов.

— Джейн, — выговорил папа слабым голосом, но Джейн ясно услышала его, несмотря на оглушительный грохот разваливающейся статуи. Папа, спотыкаясь, шел к ней, отчаянно вцепившись руками в рукоятку торчащего из груди ножа.

«Прости меня, папа. Прости зато, что я про тебя думала, — хотела сказать Джейн. — Я знала, что ты придешь за мной, я точно это знала».

Но на разговоры не оставалось времени.

— Папа, не прикасайся ко мне, ты сгоришь! — воскликнула Джейн и тем не менее побежала ему навстречу. Огонь перекинулся с нее на нож, обхватил горло папы, и Джейн отшатнулась.