Осколки памяти

У нее защемило сердце. Даже после того, что она ему сделала и что успела наговорить, Ник продолжает о ней заботиться, беспокоясь, сумела ли она отогреться после того, как выскочила на улицу без одежды.

Вцепившись в гладкие деревянные перила, Кристина старалась справиться с охватившей ее сложной смесью чувств, такой же горячей и пряной, как рубиновый напиток в высоком бокале на ножке, ожидающий ее на столе.

Преобладающим компонентом, основой коктейля ее чувств был страх. Он застилал ее разум пурпурной пеленой и не давал в полной мере осмыслить происходящее. Что еще? Густое, удушающе-приторное чувство вины, похожее на корицу в глинтвейне. Наверное, для классического рецепта корицы, то есть чувства вины, было многовато, хотя ведь ее состояние далеко от нормы, так что… Еще компонент? Обида, несомненно. Обида за ложь, за утраченное доверие, и не только за доверие, за обретенную иллюзию счастья. Словно остро пахнущие булавки гвоздики, обида проскальзывала в ее страхе, покалывая ее пальцы и впиваясь в сердце. Ее тоже было слишком, даже чересчур много.

Кристина напомнила себе, что у нее всегда так было, все через край: и счастье, и страдание. А она никак не привыкнет к себе самой.

Маленьким кружочком лимонного солнца ее душу грела надежда, необъяснимая, призрачная. Но это был единственный источник тепла у нее внутри, хотя на что она сейчас надеялась и чего ждала, было непонятно ей самой.

В сложный букет ее чувств вплеталось что-то еще, но определить это, дать этому название Кристина не успела: ее отвлек Ник. Он по-своему истолковал ее неподвижность, однако не повернулся и повторил:

– Не бойся, садись. Знаешь, как-то даже странно думать, что ты способна бояться меня. Это так… на тебя не похоже. Впрочем, все мы меняемся. Но ты можешь быть уверена: я не собираюсь тебя спаивать или травить. Слишком много мне нужно успеть выяснить и сказать. Мы ведь еще не закончили.

Кристина медленно подошла к креслу и в нерешительности остановилась возле него.

– Садись. И слушай, раз хотела. По крайней мере, сейчас ты меня выслушаешь до конца.

Голос Ника звучал холодно и жестко, так что Кристина молча подчинилась и с ногами забралась в кресло. Она взяла в руки бокал с вином и одним махом выпила его, обжигая губы. Когда Ник сумел его приготовить, чтобы глинвейн не остыл? Когда она одевалась после душа? А впрочем, какая разница…

По горлу прошла горячая волна, опалила грудь, согрела живот. Теплые струйки потекли в ноги и к самым кончикам пальцев рук. На глаза тут же навернулись слезы.

Кристина намеренно громко поставила пустой стакан обратно на столик и вновь посмотрела на Ника.

– Ты упрекнула меня во лжи там, наверху. Справедливо упрекнула. Тебе нужна правда, Кристи? Хорошо, вот тебе правда, со всеми деталями.

Ник все не оборачивался и продолжал смотрел куда-то в окно. В его позе чувствовалось огромное напряжение, а высокая фигура казалась высеченной из камня.

Кристина замерла.

– Восемь дней назад я ехал сюда из Мэдисона. Хотел провести Рождество здесь, на Янтарном озере, в этом доме. Я построил его в позапрошлом году, как и мечтал давным-давно, если ты помнишь. Хотя, скорее всего, нет.

Он помолчал.

– Когда я въехал в город, я увидел, как на дороге позади меня перевернулась машина. Разумеется, я вернулся, чтобы помочь. Я узнал твое лицо, как только мне удалось отстегнуть заклинивший ремень безопасности и вытащить тебя из салона помятой машины. Ты висела вниз головой, без сознания, вся в крови. Я сразу же отвез тебя в больницу, там как раз дежурила Миранда. При обследовании выяснилось, что ты отделалась несколькими ушибами и порезами, не представляющими угрозы здоровью. Единственной серьезной проблемой оказалась твоя амнезия, которая, по мнению врачей, была вызвана, скорее всего, сильнейшим шоком, а не травмой, потому что голова серьезно не пострадала.

Кристина машинально подняла руку и коснулась левого предплечья, которое еще вчера утром стягивала тугая повязка. Да уж, легко отделалась, подумала она и тут же усмехнулась про себя своим мыслям, вновь взглянув на человека, стоящего у окна.

Легко ли?

Между тем Ник продолжал:

– Я забрал тебя к себе домой, поскольку, по большому счету, в больнице тебе делать было нечего. Миранда дала мне необходимые инструкции относительно медикаментов и ухода за тобой. Я запретил ей звонить сюда, чтобы лишний раз тебя не тревожить, а кроме того, попросил никому не сообщать, где ты находишься, пока… ты не восстановишь силы или я не решу, что делать дальше.

Ее рот приоткрылся от удивления. Вот это да! Что он себе позволяет? Взял ее в заложницы и запер на краю земли до тех пор, пока не решит, как поступить? Какое право он имеет? Она что, вещь?

Ник, разумеется, не слышал ее гневных мыслей, поэтому не остановился: