– Мама пригласила Джорджию и меня на обед. У нее рак. – Мой подбородок дрожит. Черт, я не хочу опять плакать, но все, что я вижу в своем воображении, – это очередные похороны. Они совсем другие. На этот раз я не испытываю никакого облегчения. Напротив, меня парализует страх при мысли о том, как я буду жить без мамы.
– Блин! – резко выдыхает он. – О, господи! Мне так жаль! Ты… ты знаешь, какой рак?
– Не знаю. – Я вытираю влажное лицо, и Калеб открывает бардачок и достает пачку салфеток. Я и забыла, что они всегда здесь лежат, иначе бы сама взяла. – Я убежала, не дождавшись, когда она расскажет. Она подчеркнула, что надежды мало, и мне стало страшно.
Когда рак обнаружили у отца, я благодарила Вселенную и умоляла ее поскорее забрать его из этого мира. Но не маму. Только не ее.
– Салем, я хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом, несмотря ни на что. Можешь на меня рассчитывать. Всегда. Возможно, мы не будем вместе, – он тяжело сглатывает, как будто ему до сих пор больно об этом говорить, – но я никуда не уйду.
– Она такая молодая, – хриплю я. – Это несправедливо.
Людям нравится утверждать, что жизнь несправедлива. По-моему, это дурацкий способ отмахнуться от вещей, словно они не имеют большого значения. Я не хочу из-за такой установки упускать что-то из виду или не признавать собственные чувства по отношению к чему-то.
– Твоя мама сильная, – уверенно произносит Калеб. – Она борец.
– Да, борец, – шмыгая носом, соглашаюсь я, – но сила порой не имеет значения. Есть сражения, в которых ты не можешь победить. – На его лице отражается жалость. Терпеть этого не могу. Не хочу, чтобы он или кто-либо другой меня жалел. – Ну, уж как есть, – говорю я и расправляю плечи. – Мы через это пройдем.
– Ты справишься, Салем. И она тоже. Я в это верю.
Я сжимаю губы, сдерживая новую волну слез.
– Спасибо.
Он кивает и крепче вцепляется в руль. Калеб подвозит меня к дому, и, прежде чем выскользнуть из машины, я кричу:
– О, черт! Калеб, я забыла о твоем пакете. Еда наверняка остыла! Мне так жаль.
Он улыбается той же ослепительной мальчишеской улыбкой, от которой в моем животе много лет назад впервые запорхали бабочки.
– Ничего страшного. Для этого придумали микроволновые печи.
– Что ж, спасибо.
За то, что подвез. За то, что возил меня по кругу. За то, что выслушал. За то, что просто побыл рядом.
Он бросает на меня печальный, тоскующий взгляд.
– Всегда к твоим услугам.
Мама уже дома, ждет меня за кухонным столом. Ее пальцы обхватывают чашку горячего кофе, а в духовке выпекаются кексы. Из песочного теста. На ней розовый фартук в пурпурный горошек.
– Садись. – Она кивает на стул напротив нее.
Я иду к ней, мои ноги отяжелели, и опускаюсь на стул. Я смотрю на маму, и глаза наполняют слезы.
Моя прекрасная, энергичная, жизнерадостная мама, которая перенесла столько испытаний и заслуживает наконец счастья. А не… этого. Не такой битвы, в которой она может проиграть.
– Привет, – как ни в чем ни бывало произносит она.
– Привет, – эхом отзываюсь я, мой голос звучит сдавленно. Ее губы дрожат, когда она тянется через стол и берет меня за руку. Ее ладонь холодная и слегка липкая.
– Мне так жаль.
– Тебе жаль? – повторяю я, как попугай. – Мам, – я трясу головой, изо всех сил стараясь держать себя в руках, – тебе не за что извиняться. Ты же не просила, чтобы это с тобой случилось. Это просто произошло.
– Знаю, милая. – Она легонько сжимает мою руку. – Но это не значит, что я не сожалею, что тебе придется через это пройти.
– Пожалуйста, – сокрушенно прошу я, – перестань извиняться за то, что ты не в силах контролировать. Какой у тебя рак?
– Груди, – отвечает она. – Врачи сказали, что мне поможет только двойная мастэктомия. Она даст хоть какой-то шанс. – Мама прочищает горло, очевидно, с трудом сохраняя самообладание. – Я так страдаю от того, что вам, девочки, придется видеть, как я через это прохожу.
– Мама, – умоляю я и крепче сжимаю ее руку. – Не говори так. Мы рядом.
Я встаю из-за стола, обхожу ее стул и обнимаю ее. Мы плачем, и я всем сердцем надеюсь, что это обещание я смогу сдержать.
Глава сорок первая
Я просыпаюсь от незнакомого звука и смотрю на часы. Восемь утра. Значит, я проспала всю ночь. Такое случается редко. Даже без кошмаров я обычно трудно засыпаю. Но, очевидно, долгие рыдания сильно выматывают. Кто ж знал.
Вспомнив о шуме, я вылезаю из кровати и поправляю безразмерную футболку, которая скрутилась вокруг моего туловища. Я выглядываю в окно и вижу, что у моей машины поднят капот. Над ним навис Тайер. Что он там делает?!
Я накидываю толстовку, засовываю ноги в ботинки и, схватив пальто, выхожу за дверь. Я топаю по заснеженной подъездной дорожке, сложив руки под грудью, как будто сквозь все эти слои одежды он разглядит, что на мне нет бюстгальтера.