Осколки полевых цветов

– Что она сказала? – спрашивает Тайер и достает пластиковый контейнер с остатками еды. Снимает крышку и ставит его в микроволновку.

– Она сказала, что ты мошенник, папочка. Ты жульничал в игре или что-то в этом роде. А сам говорил, что обманывать – плохо.

Плечи Тайера напрягаются, и он отворачивается от микроволновки.

– Она так сказала? – обращается он ко мне.

– Да, – киваю я, помешивая в миске макароны.

– Ты же ей не поверила, не так ли? – Я молчу. Не то чтобы я ей верю, но все возможно. – Клянусь, я бы никогда этого не сделал. Я не такой.

– Вот и я так сказал, папа. – Форрест вскидывает руку и едва не роняет вилку. – Ой!

– Салем, – Тайер пристально смотрит мне в глаза и наклоняется над столом, чтобы оказаться на одном уровне со мной, – клянусь тебе, я жене не изменял.

– Я тебе верю. – Может быть, я наивная, но я считаю, что Тайер не стал бы о таком лгать. Он ничего не потеряет, если будет честен.

Понизив голос, чтобы Форрест не мог услышать, он добавляет:

– Ты первая женщина, с которой я был после жены.

Это… не должно было меня радовать, но радует.

Выпрямившись, он поворачивается и достает из микроволновки разогретую еду.

– Папа, – с набитым ртом говорит Форрест, – ты построишь мне домик на дереве к моему дню рождения? Я правда этого хочу.

Тайер вздыхает. Я знаю, что Форрест задает этот вопрос с тех пор, как сюда переехал.

– Прямо сейчас я не могу, сынок. Слишком холодно. Я построю его летом, обещаю.

– Правда?

– Я правда планирую его построить, – клянется он. – Не беспокойся.

– Когда у тебя день рождения? – с любопытством спрашиваю я Форреста.

– Двенадцатый марта? – Он смотрит на Тайера в ожидании подтверждения.

– Двенадцатого, – поправляет его отец.

– Он-то точно знает. – Форрест смотрит на меня во все глаза. – А когда у тебя день рождения?

– О! Он уже был, двадцать восьмого ноября.

Голова Тайера поворачивается в мою сторону с такой скоростью, что я удивляюсь, как она не отвалилась.

– Ты мне не говорила.

Я помешиваю макароны. От моего внимания не ускользает, что это утверждение, а не вопрос.

– Нет.

– Почему?

– Ненавижу свой день рождения, – честно отвечаю я. – Я такое не праздную.

– Ты не празднуешь свой день рождения. – Он потирает челюсть. – Почему? – Он сжимает кулаки. Как будто он уже знает.

Я соскальзываю со стула, хватаю его за запястье и тащу из кухни подальше от любопытных ушей Форреста. Когда мы оказываемся достаточно далеко, я отпускаю его руку.

– Потому что, – я сверлю его взглядом, – это был мой день рождения. В первую ночь, когда он ко мне прикоснулся, был мой день рождения. – Тайер весь пышет гневом. – Я подумала, что он забыл мне что-то подарить, и решил занести подарок мне в комнату. Я была так взволнована, когда открылась дверь. – Я начинаю плакать. Даже спустя столько времени я не могу не испытывать сочувствия к маленькой девочке, которая так много пережила. Однажды я сказала психотерапевту, что у меня было ощущение, будто это происходит с кем-то другим. – С тех пор каждый раз, когда открывалась дверь в мою комнату, мне становилось страшно.

Боль пронзает его лицо, но он молчит. Тайер понимает, что словами уже ничего не исправить. Он нежно обхватывает мой затылок и прижимает меня к груди. Здесь мне ничто не угрожает.

В теплом и безопасном коконе его объятий я тихо оплакиваю девочку, которая перестала загадывать желания на свечах по случаю дня рождения.

Глава сорок седьмая

Время – страшная штука. Как быстро оно пролетает. В мгновение ока наступает март и день рождения Форреста. То есть фактически мы отмечаем его на несколько дней позже, когда Тайер устраивает для сына вечеринку.

Тайер уезжает, чтобы забрать Форреста, а мы с мамой украшаем его кухню. Он знает, что мы здесь. На днях он спросил, согласимся ли мы прийти к ним и отпраздновать с ними, раз уж Форрест нас так сильно любит. Он сблизился с моей мамой после того дня, когда мы вырезали тыквы. Ей было приятно общаться с ребенком. Наверное, его жизнерадостность заставила ее на время забыть о химиотерапии. Ее последний курс закончится через неделю, и тогда посмотрим, каков будет результат.

– Красиво? – спрашиваю я и поднимаясь по стремянке, чтобы оценить голубые ленты, которые я развесила поперек арки в кухню.

У мамы перерыв, и она садится за стол. Мы уже украсили его скатертью, маминым тортом, воздушными шарами и кое-какими подарками. Тайер велел нам ничего не приносить, сказал, что в этом нет необходимости, но он сумасшедший, если полагает, что мы заявимся с пустыми руками.

Возможно, я и переборщила с подарками, но он мой любимый ребенок, так что мне позволено его баловать.

– Просто великолепно, милая, – говорит мама и потягивает воду из стоящего перед ней стакана.

Она выглядит усталой. Обеспокоенной. Я хотела бы сделать для нее все, что в моих силах, но ничего не могу. Джорджия всеми способами старается запланировать свадьбу на июнь. Да, она с самого начала хотела сыграть свадьбу летом, но всем понятно, что она старается все устроить как можно быстрее, чтобы мама успела повести ее к алтарю.