Осколки (СИ)

Она обняла его, расцеловала в обе щеки и бросилась к Гисфорду. Назир смотрел, как она опускается на колени рядом с ним, тихо что-то говорит, видимо, выспрашивая, не ранен ли он. И во взгляде полицейского, которым тот ответил сестре, было что-то такое, от чего тревожно ноющее сердце брата успокоилось.

Лана все еще плакала у него на груди, гладила плечи, никак не могла успокоиться. Назир смотрел на парней, которые о чем-то бурно спорили, на сестру, чья рука лежала на волосах Гисфорда, на двух девиц, споро вскрывающих консервные банки.

— Джек, — тихо позвала его Лана срывающимся голосом. — Джек, пойдем, а? Тебе надо отдохнуть, ты еле на ногах стоишь.

Он кивнул, и они ушли из общего зала. Все было как во сне. В далеком странном сне, похожем на вымысел и правду одновременно.

Как только он, чисто вымытый и перевязанный, с обработанными синяками, вытянулся на постели и коснулся подушки, сон сморил его. Лана прикорнула рядом, свернувшись калачиком.

Ему снова снился лес…

========== Глава 10. ==========

Робин «Птаха» Лэйксли

Кто-то мирно сопел рядом. Робин открыл глаза, покосился вниз. Сначала ему показалось, что все, произошедшее с ними, — жертвоприношение, призыв Тьмы, рассыпавшийся прахом мужик — было странным сюрреалистическим сном, хоть и на редкость осязаемым. Под одним его боком спала Риган, под другой давило сбившееся в комок одеяло. На стуле, спокойно зашнуровывая гриндерсы, сидела Эйррейн. Девушка была уже умыта, волосы заплетены в косу.

— Доброе утро, малышка, — сонно улыбнулся Птаха, отпихивая одеяло, — куда это ты так рано собралась?

— Так полдень уже, — Эйр улыбнулась ему, но почему-то грустно. — Пойду, погляжу, что там с завтраком. Есть охота после такой ночки-то. Да и тренировки никто не отменял. Тут, кстати, спортзал неплохой — грех его не опробовать.

Она подошла, наклонилась и поцеловала его в примятую со сна щеку.

— Вы пока резвитесь, дело молодое, дурное, — она хохотнула, шлепнув по пышному заду просыпающуюся Риган. Птаха проводил ее взглядом и повернулся к сонно потягивающейся девушке. Утро обещало быть таким же веселым, как и ночь.

Назир аль Хайяти

Ему снились старые сны. О жизни в лесу, о друзьях, о битвах. И о женщине, светловолосой и хрупкой, с глазами испуганной лани.

— Расскажи мне о своей родине, Назир, — мягко шептала она, касаясь во мраке ночном его лица. И он увлекал ее по дорогам любви. А иной раз тихо говорил, тщательно подбирая слова, о песках и войне, о садах и наслаждении, обо всем, что жило в его сердце.

Воины приволокли его в подземелье, швырнули на пол перед хозяином замка… Светлые волосы, ледяные глаза убийцы.

— Ты прикасался к моей сестре, нехристь! За это ты умрешь… но не сразу!

Боль. Так трудно сдержать крики… Он прокусывает губу. Кнут срывает клочья кожи и мяса. Все силы уходят на то, чтобы не кричать.

— Расскажи мне о своей родине, Назир…

Думать о ней. О хрупкой, ласковой газели, чьи руки словно выплавляли из сердца дикую боль утраты.

Стрела летит, с шипением входя в воды реки. Память о том, кто пришел в тумане и ушел, как мираж, оставив по себе скорбь, не вытесняемую ничем в дольнем мире. Робин! Салям, Робин!

Другой не был ему заменой, хотя они вместе прошли много путей. Другой был добр, вел их хорошими дорогами, заботился о них. Но не было в нем того ярого пламени, что полыхало в Робине Локсли. И он не удивился, когда Мэриан, отбросив сомнения, ушла в монастырь. Лишь Локсли был достоин того, чтобы ради него умереть или жить.

А однажды, остановив на лесной тропе богатый кортеж, он встретился взглядом с испуганными глазами, синими, как полевые цветы. Что-то изменили в нем эти глаза. Как раньше это сделали другие, зеленые, освободившие его от темной, жестокой власти колдовства. Эти глаза врачевали зияющую рану в сердце. Он не мог отвести взгляда. Видимо, поняв его состояние, новый вожак отпустил леди и ее слуг. И кивнул, улыбаясь, когда он сделал движение вслед уезжающему кортежу…

— …но прежде ты лишишься того органа, которым обесчестил мою сестру.

Он смотрит в ледяные глаза, поражаясь тому, какие разные они у брата и сестры. В этих глазах ненависть, в тех глазах — любовь. Далекий стон, вкус крови во рту. А потом вдруг грохот, калейдоскоп мечущихся тел. Он повисает, ласковые ладони скользят по его лицу, соленые от слез губы льнут к его окровавленному рту.

— Назир, милый мой, любимый… потерпи, все будет хорошо…

Кто-то ворочает тяжелый рычаг, опуская перекладину дыбы, кто-то размыкает цепи. Боль жжет вывернутые суставы. Но он смотрит в теплые, живые синие глаза, полные слез.

— Лилиан…

Она с плачем снова прижимается к его губам, словно пытается вдохнуть в него силы, жизнь. А он не может поверить, глядя через ее плечо на высокую тонкую фигуру с взметнувшимися черным крылом волосами.

— Салям, Робин, — едва слышно шепчет он и улыбается.

— Джек, проснись, Джек.

Он открыл глаза. Лилиан… нет, Лилиан была во сне. А это другое лицо, и в то же время черты девушки из сна так ярко, отчетливо проскальзывают в ее внешности. Лана!

— Лана, — пробормотал он, гладя ее по светлой голове. — Что-то случилось, девочка?