Осколки тебя

— Не важно. Ей надо в клинику, сам ты не справишься. Она два года не выходит из дома, и при этом курьеры регулярно оставляют выпивку у наших дверей. У меня нет права запретить ей, но у тебя оно есть. Так чего ты ждешь? Все уже зашло в тупик.

Отец хмурится и вытирает лоб носовым платком, потом снимает очки и протирает стекла.

— Ты не понимаешь, Картер. Тесс тяжелее всех. Она не хочет огласки, все это сразу скажется на репутации моей фирмы. Мама регулярно посещает психологов, и ей это помогает.

А самое смешное, что эту фигню на самом деле именно мать и вдолбила в голову отцу.

— Да ладно? Проблема появилась не вчера, а ты ей потакаешь и замалчиваешь. Просто вытащи это уже наружу и не обманывай себя.

— Не учи меня, сын! Я сам разберусь! Иди уже лучше, а то опоздаешь!

Наш разговор тоже зашел в тупик — особенно вторая его часть. Что ж, я отворачиваюсь, толкаю дверь и выхожу из дома на улицу. Вывожу из-под навеса мотоцикл, надеваю шлем, включаю стартер и уезжаю в школу.

Да пошло оно все!

Глава 25

В школе на парковке меня поджидает Лукас и радостно хлопает по плечу, подстраиваясь под мой шаг, когда мы оба идем к центральному входу в учебное здание. Меня не было здесь несколько дней, и сначала приходится поговорить с секретарем по учебной части, и только после этого направиться в класс.

Коридоры уже почти опустели, скоро звонок, и Лукас привычно треплется об их делах с Крисом, когда впереди появляется девчонка Холт, шагая навстречу.

Я сразу же узнаю ее среди редких учеников по тонкой фигуре и походке, и мгновенно напрягаюсь от ожидания встречи. От ожидания знакомой вспышки гнева, которая в прошлый раз неожиданно захлестнула меня, стоило увидеть ее с Кевином Лоуренсом сначала в коридоре, а потом и в классе.

Тихоня Трескунок любезничала с ним, словно у нее отшибло память или зудело в одном месте. Мило улыбалась парню, поправляя свои чертовы волосы, так наивно прикрывая ресницами мягкий взгляд, как будто на самом деле не догадывалась, что именно ему от нее нужно.

Вот только я на такое не купился!

Я видел, как он на нее смотрел, и знал, что она все понимает. Этот книжный червяк Лоуренс едва не исходил слюной и чуть ее не облапал, а она стерпела. Тогда, в кабинете права, я был готов на все — даже вылететь к черту из школы! — лишь бы затушить вспыхнувшую во мне боль. Меня просто на части кромсало от того, что она позволяла себя трогать. После Алекса! Что могла позволить Лоуренсу большее, останься они наедине!

Она сидела передо мной. Ее волнистые волосы — шелковые и мягкие, лежали на плече… Я ненавидел их. Но еще больше я возненавидел свое тело и себя — после того, как сам прикоснулся к ним и оказался не готов к тому, что почувствую. Что запомню, как часто бился пульс под моим пальцем на ее нежной и теплой шее. Наверняка пахнущей чем-то приятным, что никогда не сможет оценить червяк Лоуренс.

И о чем не должен думать я.

Так какого же черта думаю?!

Уверен, что после случившегося в кабинете истории она меня терпеть не может — что ж, тем лучше. Ненависть легче питать взаимностью. Однако я удивился, что ни Холт, ни эта стерва Эдвардс не дали моему поступку огласку — вот это было неожиданно. Так же, как наш немой разговор в свете окон тем же вечером, и ее решительная точка в нем.

Она приближается по коридору и стройные колени притягивают взгляд. Я жду, что девчонка, заметив меня, спрячет глаза и сбежит. Или свернет в кабинет. Да что угодно! Но она только плотнее прижимает к себе стопку папок и спокойно продолжает путь.

— Привет, Лена! — неожиданно для меня здоровается с ней Лукас, и она едва уловимо, но определенно приветливо ему улыбается.

— Привет, Палмер!

— Как дела, Трескунок?

— Лучше всех!

— Постой, дай поправлю папку. Ты ее сейчас обронишь! Вот так…

— Спасибо, Лукас.

Что?! Если бы у меня сейчас не был плотно сжат рот, я бы уронил челюсть на грудь. Какого черта?!

Лукас, конечно, любитель трепаться с девчонками, но ему удается меня удивить. С каких это пор он стал замечать сестру Холта? И не просто замечать, а вести себя, как идиот? Такого внимания к ней от друга я не ожидал, но меня удивляет другое — она изменилась. Почти неуловимо, и все же… это больше не та Лена Холт, которую я наказал своей злостью и оставил в кабинете.

Не знаю на что я надеялся, срезая ей волосы — в тот момент мной владели эмоции и желание заглушить их в себе, но я хотел, чтобы Трескунок стала незаметной. Такой же обыкновенной девчонкой, как ее дурацкое прозвище! А сейчас при одном взгляде на них с Лоуренсом в душе ворочалось что-то жуткое и опасное, лишающее покоя. Я хотел не думать о ней и жить своей жизнью. Заставить ее стать для меня невидимой и отбить у парней желание ее замечать!

Так почему же сам сейчас таращусь на нее, красивую девушку, в спокойном лице которой читается гордость, натягивая желваки?