Осколки тебя

— Инициация, — сказал Сент. — Просто чтобы стать «проспектом». Это была мелочь. Чтобы заслужить свою нашивку, нужно было гораздо больше. Я сделал все. Без колебаний. Я уже решил, что если есть рай и ад, то не хочу встретиться со своими родителями в первом, будучи тем, кем я стал. Решил, что мне будет комфортнее во втором. Итак, я сделал все что требовалось. Много страшных вещей. Я ненавидел это и любил. Ненавидел себя за то, что любил это. Долгое время я был всем доволен. Кровью, насилием, уродством.

В голосе Сента сквозила ностальгия. Я понимала его, потому что сама погружалась в кровь, насилие и уродство, зарабатывая этим на жизнь. Поскольку я все придумывала, то могла легально зарабатывать деньги и в любой момент выйти из игры, не причинив вреда никому, кроме себя.

Я не пошевелилась, чтобы утешить Сента, прикоснувшись к нему. Это было не для нас. Я просто слушала.

— Я ушел не потому, что постепенно пришел к этому, — продолжил он. — Черт, если бы не случилось одно событие, может я до сих пор был бы там. Клуб делал деньги, занимаясь разным дерьмом. Наркотики. «Крыша». Оружие. У какого-то мафиози был свидетель или «крыса» и они захотели сделать пример из него и его семьи. У него было двое детей. Один совсем еще младенец. Не могу сказать возраст, потому что не разбираюсь в этом, но говорить он не умел. Другой был постарше и понимал, что происходит. Он не кричал. Это меня напугало. Что он был в сознании и собирался смотреть, как я и мои «братья» убиваем их. Жена кричала, когда они срывали с нее одежду. Планировали сначала изнасиловать ее. Тогда все, что осталось во мне от моих родителей, умерло. Я убил их всех. Всех моих братьев, рядом с которыми проливал кровь все эти годы. Велел семье покинуть штат, страну и заставил себя исчезнуть. Они искали меня. Знаю, что ищут до сих пор. Им нужна моя голова. Я предал их. Людей, которых считал семьей.

Сент остановился, чтобы сделать заметный вдох.

— Приехал сюда. — Он оглядел лес. — Сбежал сюда. И это все, Магнолия. Все, что ты можешь взять у меня. Все, что у меня есть.

Его грудь быстро вздымалась.

Моя тоже.

Что я могла на это ответить?

Информация была страшной, но мне нравилось. Нравилось, что у нас есть потери, которыми мы можем поделиться. Жизни, которые были разрушены. Но я не знала, как подобрать слова в ответ. Оказалось, что у этого немногословного мужчины сегодня внутри развернулся целый гребаный роман.

— Я люблю тебя, — прохрипел он, смотря куда-то за моими плечами.

Он любил зрительный контакт. Сначала меня это нервировало, потом привлекло. В здоровой степени раздражало и так же часто пугало. Я думала, что его склонность фиксировать взгляд была такой же незыблемой, как и сам мужчина.

Но я знала, что могу ошибаться во многих вещах. Насчет него особенно, это было ожидаемо. А вот собственная реакция на его слова удивила. Я была уверена, что измучена, сломлена и слишком умна, чтобы традиционно или клишировано отреагировать на подобное признание. Оказалось, что, возможно, мне нужно было услышать эти слова от кого-то бесконечно более сломленного, чем я, чтобы ощутить слабость в коленях и как сердце подскочило к горлу.

— Я не хочу, — продолжил Сент, спасая меня или момент от излишней банальности.

Он тяжело вздохнул.

Я не думала, что такое возможно, потому что все, что он делал, было грубым, поэтому имело смысл, что даже его дыхание будет таковым. Наконец он посмотрел мне в глаза. В них плескался гнев, а не нежность.

— Я не хочу любить тебя, Магнолия. Я не хотел находить в тебе ничего, кроме сексуальной задницы, которая в конце концов исчезнет из моего леса и из моей жизни.

Его взгляд смягчился. Совсем чуть-чуть. Так, что это вполне могло быть обманом света или моего разума, пытающимся обмануть меня, чтобы я подумала, что этот жесткий мужчина может стать нежным для меня.

— Но ты не исчезла, — пробормотал он. — Ты удивила меня. Во многих отношениях. В большинстве случаев раздражала меня до смерти. Но в основном, ты меня пугала. Больше, чем что-либо еще в этом гребаном мире. Что, учитывая мою историю, о многом говорит. Я прожил жизнь, которой почти любой испугался бы до смерти. Я видел, как умирают люди. Видел, как они молили о смерти из-за того, что с ними делали. Иногда из-за того, что делал с ними я. Я часто был близок к смерти, делал вещи, из-за которых мог провести за решеткой всю оставшуюся жизнь. Я познал страх. Страх — это привкус на языке, к которому я привыкал, пока не перестал ощущать, заставляя себя думать, что могу ничего не бояться. Не потому, что был храбрым, а потому, что мне было на все наплевать. До тебя. Ты стала мне так дорога, что у меня появилось что терять.

Клишированное чувство быстро исчезло, когда все поглотила пустая, наполненная ожиданием тишина. Любовь не была терпеливой, доброй или бескорыстной. Я чувствовала ее жадность. Голод. Я должна была ответить.

Но я не могла отрыть рот. Сердце бешено стучало, паника скрутила желудок.

Я не хотела нести ответственность за его признание. За него.