Осколки. Возьми меня за руку. Любовь по чертежам

– Я? Реву? – переспрашиваю в недоумении и только тогда начинаю осознавать. А ведь действительно: в носу хлюпает, ресницы стали мокрыми и тяжелыми – я их чувствую.

Слизываю с губ растекающуюся по ним большую каплю. Она соленая на вкус. А еще пряная. Странно.

– Ага, ревешь, – подтверждает Мир и в доказательство прикасается рукой к моей щеке, размазывает мокрую дорожку, а потом внимательно рассматривает ставшие влажными кончики собственных пальцев, словно по виду слез пытается определить, чем они вызваны. – Рассказывай, чё у тебя там.

Что у меня? Жизнь. Просто жизнь.

3

Воспоминания накатывают. Они даже более реалистичны, чем настоящее. Помню до мельчайших деталей, до точных слов, до оттенков эмоций.

Когда и с чего конкретно все началось, трудно определить, потому что обычно все начинается незаметно. Не придаешь значения, даже не представляешь, во что каждое конкретное происшествие может вылиться, какой лавиной обернется случайно брошенный крошечный камушек. Вот попался под ногу, пнешь его на автомате и мгновенно забудешь. Потому что фигня это, не стоит внимания. А он потянет за собой цепь событий, и закрутится-закрутится снежный ком, вырастет в огромную глыбу и свалится точно тебе на макушку, оглушит, раздавит, разобьет. На миллион осколков.

Родители рядом. Есть они – и всё. Вроде бы живые, но даже не задумываешься, что и у них что-то происходит.

Да ну. Ничего у них не может происходить. Они же взрослые. Полная стабильность и закостенелость. Работа, дом, дети. Чувства в комплект не входят. Проблемы, наверное, тоже. Они ведь живут уже не меньше динозавров, должны точно знать, что делать в любой ситуации.

Я не замечала, до последнего. Ничего. Хотя я за родителями и не наблюдала особо. Да вообще никак не наблюдала. Делать мне больше нечего? А у них и было все в порядке: никаких скандалов и ссор. Папа часто на работе допоздна задерживался. Всегда так было. И дома с мамой они особо не общались. Они же уже столько лет вместе, могут и без слов друг друга понимать, ну и обо всем на свете давно уже переговорили.

Мне кажется, у всех так. Норма. День за днем, день за днем – без перемен. И вдруг:

– Я ухожу.

Мама ужин готовила, а папа встал в дверях кухни. А я как раз из комнаты вышла. По делу. И услышала про «ухожу». И маму услышала.

– Куда? – спросила она.

Если стояла у плиты, то наверняка обернулась. Мне ее не видно было, не возьмусь утверждать. Может, и не обернулась. Тоже подумала, что фигня, что как обычно. Не ожидала, что в ответ прозвучит:

– Не в том дело. Я совсем ухожу.

И только тут я заметила большой чемодан в прихожей. Обычно мы ездили с ним в отпуск. А чего он сейчас там делает? Зачем мама его с антресолей спустила? Пыль решила стереть?

Мама на кухне молчит, тоже задумалась над чем-то. И папа повторяет. Для нее. И для меня, получается, тоже, потому что я никак не въеду в его слова.

– Ухожу. Совсем.

С кухни доносится звон. Словно ложка падает. И мамины восклицания:

– Это все из-за Юльки? Да? Из-за Юльки? Ты сбегаешь к ней?

О ком она говорит? Какая еще Юлька? Тетя Юля, что ли?

Когда-то они с мамой учились в одном классе, были лучшими подругами. Как мы с Вишней. Но после окончания школы Юля уехала куда-то далеко, вроде даже за границу. А не так давно опять вернулась в наш город. С семьей. Мужем и дочкой. Они с мамой встретились и типа опять подружились. Но папа-то здесь при чем?

– Это не имеет никакого значения, – заявляет папа.

Я слышу напряжение в его голосе и недовольство. Ему не хочется объяснять. Просто уверена, что ему не хочется объяснять и продолжать разговор больше не хочется.

Со мной тоже подобное бывает. Я тоже считаю, что в некоторых ситуациях окружающие обязаны все понимать с полуслова. Потому что самой мне тяжело говорить на некоторые темы.

Неужели так сложно самим правильно додумать? Не заставлять меня мучиться, подбирать и выдавливать слова, которые вслух произносятся с трудом.

Вот и папа сейчас желает, чтобы мы додумали сами. А у меня не получается. Ничего не понимаю. Словно он разговаривает на каком-нибудь китайском. А мама сердится, в ее голосе холод и колкая отчаянная насмешка:

– Серьезно? Не имеет значения? Так, может, тогда и уходить не стоит? Раз нет значимых причин. Что ж ты тогда собрался?

Вообще-то мне интересно послушать, что они скажут дальше, чтобы хоть чуть-чуть разобраться в происходящем. Но мне просто до ужаса хочется в туалет, и я не могу больше терпеть: и так тянула до последнего. Я, собственно, и из комнаты выползла только для того. Ну реально не могу терпеть.

Исчезаю за белой дверью, шпингалет щелкает как-то уж слишком звонко и с долгим отзвуком, заглушая голоса снаружи.

Через пару минут я опять в состоянии участвовать. Или хотя бы присутствовать, слушать. Но дома царит тишина. Папы уже нет. Только доносится дребезжащий хлопок металлической двери на лестничной площадке и размеренное гудение лифта. Он поднимается. Или опускается. А я иду на кухню.