Осколки зеркала моей взрослой жизни

Все люди, о которых я немного написал –
Живые. Почти каждый… предо мной прошли,
Потом же, некие в тот, «лучший мир», ушли…
Я, чтобы приукрасить их ничто не приписал.

Да. Это был истерзанный двадцатый полувек.

В России правил много лет тиран, не человек.
Никто сатрапа с трона снять не смел, не мог…
Какой в России бедной вился адский смог.

Истории их судеб можно проследить с годов 20-х.

Те годы послужили как бельмо – преддверием 30-х…
Война и все несчастья их не обошли.
Но в новой власти вновь – его выкормыши.

А для детей, рожденных в 40-х или – позднее,

Которые еще ходили в Мавзолеи,
А с его смертью до правления Горбачева –
Все понимание жизни начиналось снова.

Я буду этот сборник также расширять:

О том, что видел, с кем как-то знался я в
Нью-Йорке;
И беды русские не буду забывать…
Что делать – я сам еще живу не на Майорке.

И где их только нету

Он был студент – потом стал офицером.
Со слов его: учиться не хотел…
Он очень быстро говорил фальцетом
И, любив выпить, долго не пьянел.

Он был со мною квартирант в той части,

Я начинал служить там и жил с ним,
И он хотел, чтоб я был соучастник…
А, выпив, был безудержно болтлив.

Я часто вечерами шел сам гулять,

А приходил – он был уж «на бровях»…
Шумел, с подушки висела его прядь,
Он спал в нее, аж и лицом увяз.

Он был «старлей», по части он дежурил.

А я лишь «лейтенантик молодой».
В субботу если предавался дурям
И… Мне это могло грозить бедой!

Однажды чуть не приключилось это…

Начальство в буднях, в субботу – нету.
Он, придя пьяным, тыкал пистолетом:
– Со мной ты выпьешь? – он ждал ответа.

Я сам пришел со своего дежурства,

Ходил я ночью на посты, устал.
Я не хотел влезать в его безумства…
Он издевался, он меня «достал».

Не выдержав, его убрал я руку.

И он в лицо мне прямо резанул:
– Вы все, нерусские – такие суки!
Я в детстве жил в селе средь вас, грязнуль…

Не выпьешь с вами, не договоришься,

Всегда есть отговорка: «Не могу!»…
В молельне вашей – как звать ее? – толпища!
И женитесь вы лишь в своем кругу.

Открытие меня ошеломило:

– Так вот какой ты, партийный воин!
И хама откровенность изумила,
Он с детства гадость сию усвоил.

А протрезвев, пришел он извиняться.

Ну хорошо, что не сказал мне: «жид».
Я сделал вид – простил сего паяца…
Но кто обиды боль мне приглушит?

Пришлось мне жить там с ним до увольненья.

Я никому не говорил вокруг…
Склок не хотел, я знал – будут гоненья,
Я знал – меня не взял он на испуг.

Я жил в России в очень разных средах,

Но этот дух всегда почти один…
И побывал я в разных камуфлетах,
Дух юдофобства в их крови един.

Забавные истории (Л. И. Селезнев)