Осколки зеркала

Помню встречу Нового года в студенческом общежитии. А потом я вижу тебя на учебной сцене ВГИКа. Ты играешь главную роль в «Ученике дьявола» Бернарда Шоу. Ты произносишь монолог перед казнью. И монолог этот звучит замечательно.

После того, как все вы закончили институт, были у нас какие-то случайные встречи. Да, помню одну: зима, холод, вечер. Мы с Сашей (кстати, его мать звали так же, как и твою, — Мария Попова. Жаль, что ты этого не знал) вместе с тобой встречаем твоих дочек у детского сада. Твою жену и девочек я тогда в темноте не рассмотрела, помню, что Лида была в простом сером платке. А дочки, совсем маленькие, были закутаны до глаз…

А еще раньше ты недели две-три жил у нас на Таганке. Мы снимали квартиру, то есть две комнатки-пенальчика в коммуналке в доме № 14 на Большой Коммунистической улице. В одном «пенальчике» (наш был проходной) временно поселился ты. Прописки не было, жилья не было, а ты уже снимал свой первый фильм, который до сих пор смотрят и любят зрители, — «Живет такой парень». Ты приходил со студии, за ужином пил пиво, а иногда и кое-что покрепче. К пиву приносил креветки… А потом ты сидел у себя и писал что-то. Как выяснилось позже, рассказы. Никогда не читал их нам, вообще ничего не говорил о своем творчестве.

Почему-то общение с тобой связано у меня с зимой, с морозами. Шли однажды утром вместе из дома до метро. Был сильный мороз, и я говорю: «Так холодно, что даже уши мерзнут от серег». Ты удивился — как это так? «Вот так, серьги серебряные, продеты в уши, вот и холодно». Тебя это позабавило.

Как жаль, что не ты снялся у Андрея в роли двух братьев-князей в «Рублеве». Ведь роль была написана для тебя, Андрей мне не раз об этом говорил. Но ко времени запуска фильма у вас уже не было прежней близости.

Прошло еще несколько лет, и опять зима, и опять мороз. А я в ситцевом халатике и в косынке убираю свою квартиру. Да, у нас уже есть своя квартира, она в Марьиной роще. Это пятиэтажная «хрущоба», но в улучшенном виде, ибо — кооператив. Внизу под нами живет семья: она — зубной хирург, он — большой любитель женской красоты. Частые скандалы. Убираю квартиру, мою пол и слышу на лестнице какие-то громкие голоса. Особенно громко кричит соседка — зубной хирург. А через минуту — звонок ко мне. Открываю дверь и вижу тебя, Вася. Ты в белом нагольном тулупе, кажется, в бурках (или ошибаюсь?). «Вот зараза баба. Я позвонил к ней, а она сразу — орать».

Как выяснилось, мы теперь жили в одном примерно районе. Ты уже получил квартиру, стал москвичом. Вы с Сашей встретились в автобусе, и ты спросил у него адрес. Записать было нечем. «Да я так запомню», — сказал ты. И запомнил, вот только этажом ошибся и нарвался на Розу…

Наверное, мой вид — халатик и косынка — спровоцировал тебя на откровенность, да и пришел ты немного «под хмельком». И я узнала, что… «Почему же ты мне раньше этого не сказал? Ведь ты мне тоже нравился», — ответила я, не очень поверив твоему признанию. «А я не смел», — ответил ты. Ох уж эти комплексы… Думаю, что именно они и развели тебя с Андреем…

Потом пришел мой муж Саша, и вы сидели за столом и выпили все, что было в доме, и пошли купить еще. Пьяный ты был тяжел, никак не мог успокоиться и заснуть. Утром, когда вы еще спали, я ушла на работу.

Вот, собственно, и все. Потом, я слышала, ты пить перестал, только работал, работал.

Из курса М. И. Ромма набора 1954 года ты один из первых ушел из жизни. В начале октября 1974 года была на удивление солнечная погода, и невозможно было поверить, что тебя не стало.

Тебе было всего 45 лет. Так мало ты жил. Так измучили тебя и твой неуемный характер, и твои «начальнички». Помнишь песню, которую ты пел студентом? «Ты, начальничек, ключик-чайничек…» Не дали они тебе снять твоего «Стеньку».

И теперь вдруг я опять встретилась с тобой. И так было больно, и так защемило сердце. И хотя стояло жаркое лето, мне вспомнилась давняя холодная зима, и ты, молодой, в белом полушубке, и твои неожиданные слова о несостоявшейся любви, которым я не поверила.

Как-то по телевидению на всю страну было сказано, что ты и один популярный музыкант похожи между собой. Представляю, как бы ты выругался, а может, и поколотил автора такого сравнения. Но не верь, Вася, этим словам. Нельзя тебя ни с кем сравнивать. Ты был и останешься единственным, ни на кого не похожим.

Четверостишие

Я вдруг перестала спать по ночам. В семьдесят девятом, когда умирала мама, я не спала. А почему сейчас?

Я хожу взад и вперед по комнате, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить домашних. От двери — к балкону, от двери — к балкону. А там кружится с ветром, бьется о стекло, мелькает в полосе света и исчезает в темноте первый снег.

От двери — к балкону. Опять косо мчатся снежинки за окном, и их движение страшно в своей механической неотвратимости — из освещенной полосы во тьму. И помимо моего сознания складываются строчки:

Белая бабочка близкой зимы
Вьется, порхает.
Черная тень близкой беды
Сердце сжимает.