Осколки зеркала

В консульстве ощущалось состояние некоторой паники. Сотрудники его, возможно, еще не получили четких указаний, как им себя с нами вести, то ли в духе хозяев здания времен войны, то ли как-то иначе. Человек, который вышел к нам, пожал нам руки. Помню, что рука его была холодной и влажной от пота, так он волновался. Он спросил, сколько времени мы собираемся провести в Париже. Все назвали дату отъезда, которая стояла в наших визах. Я понимала, что дочь Ларисы не вернется назад, что этот грустный повод поможет ей навсегда остаться за границей.

Ночевали мы в гостинице «Мерседес», неподалеку от дома, где жила Лариса. Гостиницу, наверное, оплачивало Госкино, во всяком случае, не мы. У нас почти не было денег. Симпатичный представитель «Совэкспортфильма», который нас опекал в Париже, снял нам приличную гостиницу, но она была далековато от квартиры Ларисы. И по ее настоянию для нас были сняты номера в ближайшей гостинице. Эта «Мерседес» была очень плохонькая гостиница, какая-то затертая, с грязными шторами на окнах. Да какая была нам разница! Мы только ночевали там, а утром приходили на улицу Пюви де Шаванн, в квартиру, где жила Лариса.

Там мы познакомились с приятельницей Ларисы, дамой по имени Кристиана Бертончини. Она приехала из Германии. Кристиана почему-то ходила по квартире босиком. У нее были длинные пышные светлые волосы и милая улыбка. Кристиана действительно была обаятельной. (Как я узнала позже, это она по заданию Ларисы Павловны вычеркивала из готовящегося в Германии первого издания дневников Андрея нежелательные имена — папы, Сени, первой жены Андрея, мое.)

То ли в первый день, то ли во второй Лариса Павловна сказала, что надо пойти в магазин за продуктами, так как предполагалось, что в квартире на улице Пюви де Шаванн на следующий день будет много народу.

И вот мы — Лариса, Кристиана, Саша, Сеня, я, может быть и родственники Ларисы — выходим из дома. Почему я потащилась за этими покупками, не понимаю. Была как сомнамбула.

Париж в новогодней иллюминации, на улицах толпы народу. Везде какие-то освещенные магазины, какие-то бесконечные лотки то с рыбой, то с фруктами и зеленью, то с какими-то раковинами и кораллами. Я чувствую, что сойду с ума от этого шума, обилия огней, товаров. Все это лишнее, раздражающее. Тротуары узкие, мы идем гуськом. Впереди в длинных шубах Лариса и Кристиана, запах их духов, как шлейф, тянется вослед. Лариса с прической, как у героини «Жертвоприношения», Кристиана с распущенной гривой волос, у обеих под распахнутыми шубами — открытые платья. Наконец приходим в какой-то гастрономический магазин. Мы останавливаемся у дверей, Лариса и Бертончини идут к прилавку, за которым стоит высокий продавец-итальянец. Он в белом колпаке и длинном белом фартуке. Дамы заказывают мясную нарезку, продавец какой-то машинкой режет мясо. Он шутит, сверкают его белые зубы, дамы весело отвечают на игривые шутки, они смеются. Смеется Кристиана, смеется Лариса. Они в восторге от общения с продавцом.

Андрей еще не похоронен, он лежит в морге.

На следующий день небольшая квартира Домана стала наполняться людьми. Нас ни с кем не знакомили. Может быть, этого не положено делать в скорбные дни? Не знаю, да мне было тогда не до кого. Появилась какая-то молодая женщина-болгарка, видимо из добровольных Ларисиных помощниц. Из соседней комнаты до меня доносился ее однообразный голос. Она рассказывала кому-то о своих эмигрантских мытарствах.

Люди все приходили, на креслах, на кроватях росли горы одежды. Вот я сижу рядом с незнакомой женщиной. Она невысокого роста, с хрипловатым голосом. Меня раздражает ее особенность — она курит не переставая, закуривая одну сигарету от другой. Небольшая комната заполняется дымом. Бог со мной, но мой бедный муж — астматик. И я очень деликатно говорю незнакомой даме, что нельзя так много курить, что это вредно, в общем, несу общеизвестную чепуху. Но вот Лариса предлагает этой заядлой курильщице погулять с нами и показать нам Париж. Боже мой, еще одна прогулка!

Но мы одеваемся и идем гулять. Я «гуляю», слушаю объяснения нашего гида. Да, тогда я уже знала имя нашей спутницы, Лариса называла ее Наташей и, если я не путаю, даже посылала ее в магазин за вином. Во время прогулки я задаю ей какие-то дурацкие вопросы, вроде: не скучает ли она по России, не забывают ли ее дети русский язык. И на все мои «провокационные» вопросы Наташа терпеливо отвечает.

Много позже, уже в Москве, я узнала, что нашим гидом по Парижу была известная поэтесса Наталья Горбаневская, имя которой для меня всегда было символом бесстрашия и мученичества.