Осколок белого бумеранга

– Сколько времени у меня осталось? – говорю я, совсем, не обращая внимание на то, что доктор мне что-то объясняет.

Он замирает с открытым ртом на одну секунду, а потом резко меняется в лице. Он словно сбросил бездушную маску и теперь довольно мило и тепло улыбается.

– Этим временем управляют другие инстанции, – он направляет палец в белый потолок. – Только там могут сказать сколько. А я могу только предполагать, ссылаясь на свой богатый опыт. Без операции очень мало.

– А с операцией?

– В случае удачной операции, можно дожить до глубокой старости. Бывали случаи, что осколки из сердца извлекали, и люди до сих пор живут.

– А какова вероятность благоприятного исхода?

Я замечаю, что доктор мнётся, опасаясь отправить меня на тот свет раньше времени.

– Доктор, Вы говорите всё, как есть. Поверьте, мне не страшно, я был к этому готов. – пытаюсь его успокоить.

– В наших условиях процент минимален. В Европе и Америке, процент чуть выше.

– Ну уж нет, если помирать, то здесь, на Родине, – я пытаюсь улыбнуться.

– Ваш тесть рассматривает вариант операции за границей, только вот сама транспортировка, перелёт…

– Вот и правильно, нечего там рассматривать.

Тесть, мой тесть. Мы ведь так и не успели… Ещё какие то несколько часов назад все мои мысли занимала подготовка к свадьбе, а сейчас…

– Он…они были здесь? – у меня внезапно пропал голос, и эту фразу я произношу шёпотом.

– Да они в больнице со вчерашнего вечера. Только сюда никого не пускают, здесь карантин.

– Да бросьте вы, док. Вы же знаете, что это мои последние часы. Могу я это время провести с дорогими мне людьми?

– К счастью, а может быть, к сожалению, они так не думают, поэтому соблюдают все требования санитарной безопасности. Дорогие вам люди готовы пойти на всё, чтобы вас вытащить.

– Но мы – то с вами знаем, док, что это не под силу даже очень любящим людям. Если там так решили… – теперь уже я пытаюсь приподнять вверх палец, насколько позволяет примотанная к кровати рука.

– Хорошо, я постараюсь провести их в отделение. Что же касается наших с вами дел, операция планируется на среду, это через четыре дня. Дольше ждать нельзя, а к тому времени , я думаю, мы успеем подготовиться.

– Значит четыре дня? – я грустно улыбаюсь и перевожу взгляд на белый потолок с маленькими жёлтыми кружочками светильников.

21

Я не отвожу от неё глаз с того самого момента, когда она вместе с Михалычем ворвалась в палату. Её красные от недосыпания глаза блестят, и она улыбается в ответ на мою улыбку. Она не знает, или не хочет знать. Вот Михалыч знает всё, и не может даже улыбнуться, ну хотя бы для вида. Он бледный, как мел сидит в углу палаты и водит вокруг отрешёнными глазами, прячущимися за запотевшими стёклами очков. Он наблюдает за нашей с Женькой беседой. Она пытается шутить, но это получается как то нескладно, невесело. Я улыбаюсь во весь рот, смеяться нельзя, а то ещё чего доброго загнусь прямо на глазах у своей любимой женщины. Она снова что-то рассказывает, болтает без умолку, видимо пытаясь этой болтовнёй заглушить подступающую боль, наваливающуюся черную тоску, а я не отвожу от неё зачарованных глаз. Я пытаюсь впитать в себя всю её, мою маленькую кудрявую невесту, так и не успевшую стать женой. А может это и к лучшему? Она останавливается на полуслове.

– Что? – говорит как будто не расслышала моих слов, хотя я просто молчу и глупо улыбаюсь.

– Нет, я ничего не говорил…

– Ты просто так смотришь…

– Ты говори, говори…пожалуйста говори… – я пытаюсь проглотить подкативший к горлу комок. Нет, мне нельзя сейчас раскисать ни перед Женькой, ни перед собой. Один процент ведь тоже никто не отменял. А если даже… Разве есть на этом свете вещи которых нам стоит бояться? Ведь получилось всё, о чём я не мог даже мечтать, когда был здоровым лбом двадцати лет от роду. Только сейчас я начал понимать, что какая – то добрая сила всегда была со мной с самого рождения. Это я не хотел её замечать, а ей приходилось делать всё, чтобы я наконец то стал счастливым. Если бы не вмешательство этой доброй силы, не было бы той мины на узкой горной тропе. Сейчас мне страшно даже подумать, что бы было, если бы я побежал по другой тропинке. Я бы никогда не встретился с Длинным и с Женькой. Ведь наверняка же был другой вариант без взрыва в горах, без наших с Длинным приключений, без второго взрыва, уже в метро. Наверняка этот запасной вариант был серым и скучным. Сейчас я просто не имею права грустить. Впадать в уныние, значит обижаться на то, что даёт мне добрая сила. Если нужно, исполнится один шанс, пусть даже из ста тысяч, а если нет, тогда…

– Котёнок, ты так сильно устала. Приляг ко мне сюда, на плечо…

– Нельзя наверное, – растерянно говорит Женька, но всё равно тянется ко мне ложится, прижимается горячим ухом к моему плечу. Я слышу, как она вдруг всхлипнула.

– Эй ты чего! Давай ка без соплей. – Я хочу обнять её, потеребить за маленький треугольный в конопушках носик, погладить её волосы, но мои руки намертво привязаны к кровати. Всё что я могу сделать, это зарыться носом в её пахнущие чем то сладким и домашним волосы.