Осколок белого бумеранга

– Это уж точно! – мой голос заметно повеселел, взбодрился. – Знаешь, что я заметил, дружище? За всё то время, что мы с тобой вместе мы повстречали уйму людей, с кем – то просто познакомились, с кем то подружились, кому то помогли и даже стали необходимыми, вон как Чижику или парням с Ассоциации. Но все эти люди проходят сквозь нас и просто исчезают. Вокруг нет никого. Мы одни во всей этой вселенной, что бы мы ни делали.

– Ты ошибся, дружище! Ты хотел сказать «мы не одни…» и здесь ты прав. Теперь чтобы мы не делали, где бы ни были и чтобы ни случилось мы будем вместе. – В руке Длинного снова появились чётки.

Клац – клац, костяшки счёт подбили итог.

13

Отец умер через пять дней после моего возвращения домой. Все эти дни я провёл рядом с его кроватью. Тогда я поразился, насколько живуча человеческая плоть. Разум и сознание давно уже покинули этот организм, он уже неделю ничего не ел и не пил, но всё ещё оставался живым. Сердце продолжало биться, словно замирающая стрелка в часах с севшими батарейками. Его удары не чувствовались даже когда я клал руку на чуть тёплую потвердевшую грудь, пульс уже не прощупывался, а дыхание было настолько медленным, что казалось, что между вдохом и выдохом проходит целая вечность.

Что сейчас чувствует этот человек, думал я, вглядываясь в профиль отца с заострёнными чертами лица. Может быть сейчас где то внутри затухающего мозга демонстрируется красочный фильм, в котором неизвестный режиссёр собрал все лучшие мгновения его жизни? А может там вообще ничего нет. Может дом давно уже опустел, а отец давно уже в другом месте. Может он в волшебной стране, которая плавает в облаках, а может где – то появился на свет крохотным орущим комочком. Но тогда зачем это всё? Зачем это тело так долго сопротивляется, если в нём никогда уже не будет жизни?

Последний вдох отец сделал ближе к пяти часам утра, и так больше не выдохнул.

Тут же началась суета, хлопоты на счёт похорон, визиты дяди и двух тёток, коллег, ритуальных агентов и прочих дальних родственников и знакомых. Последний вдох человека покинувшего этот мир дал толчок брожению тут же появившемуся здесь.

Я не мог принимать активного участия в этом брожении и по большей мере просто путался под ногами.

Вся эта суета, брожение, внезапное оживление в доме прекратились сразу же после похорон. В маленькой квартире снова воцарилась тишина. Сейчас я не мог покинуть мать, которая только в этот момент почувствовала опустошение и то и дело заливалась слезами, сидя за столом напротив портрета отца в чёрной рамке. Я пытался утешить её, успокоить как мог, но в один момент почувствовал, что просто не существую для неё сейчас. Она была одна во всей этой вселенной, точнее она была вдвоём с отцом.

Ещё одно непонятное явление приключилось со мной, когда на второй день мы приехали на кладбище. За всё время от смерти отца до похорон я не проронил ни единой слезинки. У меня не было ни малейшего порыва, чтобы лить слёзы, а давить из себя что-то неестественное я не умел. На кладбище я вдруг зарыдал. Просто, ни с того ни с сего, слёзы ручьями полились из моих глаз, а спазмы стали перехватывать горло, так, что мой рёв стал всем заметен, несмотря на мокрое от непрекращающегося дождя лицо.

Это длилось долго пять, может десять минут, наверное, из меня вытекло целое ведро жидкости, на удивление всем, кто находился на кладбище. Самое странное, что это началось внезапно, не от грусти и мыслей об отце, а просто так. Словно кто-то внутри меня открыл кран. Нет это конечно была грусть и горе, которое изливалось из меня кубометрами, но я бы не мог сказать, что в тот момент я горевал конкретно по отцу. Эта грусть была более масштабной, вселенской. что-то в этом мире кончилось раз и навсегда, и он больше никогда не будет таким как раньше.

14